style="font-size:15px;"> Ведь это не только Бабеля судьба.
Тот же Владислав Александрович Байковский, которому поручит Моисей Соломонович Урицкий вести дело «Каморры народной расправы», в 1923 году за принадлежность к троцкистской оппозиции из органов будет уволен.
Долгое время он работал в Барановичах управляющим отделением Госбанка и жаловался на здоровье – мучил заработанный на расстрелах в сырых подвалах ревматизм, расшатались нервы…
«За бюрократизм и нетактичность» в марте 1928 года Байковского понизили в должности, но потом – помогли, видно, «товарищи, каких нет нигде в мире», – он снова начал подниматься по служебной лестнице и в 1931 году попытался даже выехать на загранработу.
Однако улизнуть Владиславу Александровичу не удалось.
В конце 1934 года НКВД затребовал характеристику на него. В характеристике было помянуто и о троцкистской оппозиции, а также, между прочим, отмечено, что, дескать, пока не выявлено: участвовал ли В.А. Байковский в зиновьевской оппозиции. Поскольку характеристика эта – последний документ в личном деле сотрудника ВЧК/ОГПУ Владислава Александровича Байковского, без риска ошибиться можно предположить, что и этого ученика Моисея Соломоновича Урицкого постигла невеселая участь других чекистских палачей[85]…
Бабель называл чекистов святыми людьми.
Он очень хорошо описал эту «превосходную», «полную веселья» жизнь, которую устраивали «святые люди» из Петроградской ЧК в восемнадцатом году. С затаенным, сосущим любопытством вглядывался он в лица расстреливаемых, пытаясь уловить тот момент, когда человеческий материал превращается в ничто, в неодушевленный предмет, называемый трупом.
И, конечно, представить не мог, что пройдет всего два десятка лет и новые исааки бабели и владиславы байковские с затаенным, сосущим любопытством будут вглядываться уже в его лицо, потому что уже и он сам для них будет только человеческим материалом…
Не догадывался…
Эта мысль сильно бы омрачила его «полную веселья» жизнь…
Но – в этом и счастье их, и беда! – такого сорта люди никогда почему-то не могут даже вообразить себе, что по правилам, заведенным ими для других людей, будут поступать и с ними самими.
И.Э. Бабель, безусловно, талантливый писатель, но все-таки сила его отчетов-зарисовок не только в писательском таланте.
Перечитываешь его зарисовку о «эвакуированных» семьях, о трупах с фамилиями – Кузьмины, Куликовы, Ивановы, – так подходящими для скучных катастроф, о лицах вдов с серыми, как у утопленников, лицами и понимаешь, что никакая это не зарисовка, не отчет. В этих назывных предложениях ощущается тот мерный шаг смерти, который слышал Александр Блок в поступи двенадцати…
И вот…
Закрываешь глаза и видишь, как сотни тысяч петроградских и московских рабочих, учителей, инженеров, служащих бегут в поисках хлеба на юг, на Украину, а навстречу
Дело № 813 Байковского Владислава Александровича, дело «Каморры народной расправы». Архив УФСБ РФ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области. № 5491.
