– это тот человек, который по своему положению обязан противостоять влиянию старообрядчества, а не дарить им такие подарки. Действительно, до революции все так и было, и миссионеров по епархиям назначали чаще всего именно для этой цели. Но сегодня-то уже все не так. И я стал объяснять, что нам со старообрядцами никак нельзя враждовать. А воюем мы все по старой памяти, продолжая видеть друг в друге противников, хотя давно уже стали естественными союзниками.
Общаясь со старообрядцами, я пришел к выводу, что, в отличие от них, мы живем уже иным мировосприятием, а они задержались в прошлом. Наши священники, еще недавно в большинстве своем не знающие веры, не видят в старообрядцах врагов, мы не помним времени противостояния с ними, тем более что в нем было больше политики, а не вероучительных расхождений.
Старообрядческое священство – а это все чаще потомственное священство – видит в нас только опасных «никониан». Так когда-то учили их деды и прадеды, так по инерции продолжают считать и их потомки.
Старообрядцы, как никто, чувствительны к любым недружественным в их адрес выпадам с нашей стороны, потому что продолжают их ждать, им даже становится неуютно, когда их нет. Ведь если есть гонения, то известно, как нужно на них реагировать. Понятно, кто есть враг, и отработана система противодействия, а когда нет нападок, то и ответная позиция становится непонятной, а это дезориентирует.
Мы сидели за столом, все больше говорили отцы Нафанаил и Лаврентий, я только иногда позволял себе вставлять небольшие междометия. Отец диакон не говорил вообще, периодически вставая для того, чтобы поменять тарелки или поставить на огонь чайник. Его взгляд все больше был направлен в стол или на башмаки. Я догадывался, что он молился, и только начальственные распоряжения отца настоятеля отрывали его от этого занятия.
Через несколько месяцев встречаю в метрополии своего друга:
– Помнишь, мы у старообрядцев познакомились с диаконом Вениамином? На днях он принял постриг с именем М. У них вообще монашество не очень-то распространено, потому что сопряжено с большим молитвенным правилом и числом поклонов. Поэтому он переживал и долго не мог решиться на постриг, хотя внутренне уже, несомненно, был готов. Помню, он даже меня как-то спрашивал: «Трудно быть монахом?»
– И что ты ему ответил?
– Если действительно вставать на этот путь, то монашество, как и все остальное в Церкви, это, безусловно, подвиг. А разве добросовестное служение священника не подвиг, а регента, а псаломщика?
И буквально в эти же дни мы узнали, что собор старообрядцев-поповцев выдвинул новопостриженного священноинока М. на поставление во епископы своей иерархии.
Вскоре после того, как М. уже стал епископом, мы с отцом Нафанаилом, будучи проездом в N-ске, заехали к отцу Лаврентию. И только что новопоставленный епископ, точно так же, как в свое время простой диакон Вениамин, оставаясь чадом своего духовного отца и исполняя послушание, обслуживал нас за столом, подавая нехитрые закуски
