черта имеет смысл лишь во взаимном ограничении? Или они кажутся вам чем-либо иным, эти анализы природы непостижимого существа, в которых все сводится к холодному аргументированию, и даже высшее может быть обсуждаемо лишь в тоне обычного школьного спора? Но ведь поистине – я апеллирую к вашему собственному чувству – не таков характер религии. Итак, если вы сосредоточились лишь на религиозных догматах и мнениях, то вы еще совсем не знаете самой религии, и то, что вы презираете, не есть она сама. Но почему же вы не проникли глубже, к тому, что есть внутренняя сторона этой внешности? Я изумляюсь вашему добровольному неведению, благодушные исследователи, и слишком спокойной нетребовательности, с которой вы остаетесь при том, что прежде всего было вам показано. Почему вы не исследуете самой религиозной жизни и в особенности те благочестивые подъятия духа, в которых все иные известные вам деятельности оттеснены или почти устранены, и вся душа растворяется в непосредственном чувстве бесконечного и вечного и своего общения с ним? Ведь в такие мгновения непосредственно и наглядно проявляется то умонастроение, которое, по вашим словам, вы презираете. Лишь кто наблюдал и истинно познал человека в этих душевных движениях, может узнать религию и в упомянутых внешних ее выражениях; и тогда он увидит в них нечто иное, чем вы. Ибо, конечно, в последних всюду находится в связанном состоянии нечто от этого духовного содержания, без которого они совсем не могли бы возникнуть; но кто не умеет освободить его, тот – как бы тонко он ни анализировал их и как бы точно ни исследовал – будет иметь перед собой лишь мертвую, холодную массу. Наставление же это – искать скорее в рассеянных и по внешности неразвитых элементах ваш предмет, которого вы не могли найти в развитых и законченных явлениях, – это наставление не может ведь показаться вам странным, так как все вы более или менее заняты философией и осведомлены в ее судьбах. Хотя в ней дело должно было бы обстоять совсем иначе, и она по природе должна стремиться развиваться в замкнутой связи, так как лишь через созерцаемую полноту оправдывается всякое своеобразное познание и обеспечивается его сообщение другим, но все же вы в ее области часто должны идти этим же путем. Вспомните лишь, сколь немногие из тех, кто на собственном пути проникли внутрь природы и духа и созерцали их взаимное отношение и внутреннюю гармонию, – сколь немногие из них все же сразу установили систему своего знания; напротив, почти все сообщили свои открытия в более нежной, хотя и более хрупкой форме. И когда вы, наоборот, смотрите на системы во всех школах и видите, как часто они суть только приют и убежище мертвой буквы, так как именно – за редкими исключениями – самотворящий дух высокого размышления слишком бегл и слишком свободен для строгих форм, на которые больше всего возлагают надежды те, кто любят воспринимать и запечатлевать в себе чужое, – не воскликнете ли вы, когда кто-либо, не отличая этих изготовителей обширных зданий философии от самостоятельно