карты, вникать в детали наступления или обороны, но какую-то общую картину фронта он должен представлять. Нужно понимать, с кем вообще идет война и где, в какой точке фронта ты сам сейчас находишься. Мы, верующие, должны определять общие угрозы, враждебные христианству, общие тенденции жизни, что называется, «понять свое время».
Ведь если, например, человек захочет повторить подвиги того же Симеона Столпника в большом современном городе – Екатеринбурге, или Харькове, или Нью-Йорке, – его нужно будет удержать. Он ничего не понял. Он не знает ни себя, ни времени. С его стороны это будет некое самоубийственное или очень опасное, грозящее духовными увечьями упражнение. Такого человека надо остановить, потому что он не занял место в строю, он не знает, где мы воюем. Или другой пример: прочитал книжку о XVI–XVII веках и думает, что нужно бороться с никонианами, возрождать старый обряд. И вот часто так бывает, что в зависимости от полученной информации человек избирает себе некую духовную практику. Сам сочиняет свое мировоззрение.
Я говорю о духовных людях, тех, которые уверовали в Господа Иисуса Христа, пытаются жить церковной жизнью, как они ее понимают, и стараются приносить плод – жить целостно, полноценно, активно. Они знают, что Христос – Господь, что Он воскрес и что враг наш – дьявол. Помнят слова Господа: «В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир»[53]. И они решаются дерзать. Однако в силу разных причин: атомизации общества, отрыва от корней, недостатка духовного руководства, информационных атак, отсутствия базового образования, духовного развития – они сочиняют себе свое мировоззрение. Например, кто-то находит идеал в допетровской Руси, пытается возрождать старые обряды, видит для себя в этом смысл жизни и, по большому счету, смысл христианства и Православия. Другой хочет спасаться личными усилиями, смотрит на веру как на частное дело человека, осуществляемое в суете большого города. Он намеренно держится за конкретный приход, близкую ему группу людей, духовенства, ограничивает свою территорию свободы чтением определенных акафистов, совершением паломничеств, даже совершением Иисусовой молитвы – словом, пытается спасаться в своей «личной пустыне». Другие, еще более церковные, могут, например, вести жаркие споры о Типиконе, правильном Уставе богослужения, его продолжительности и понятности языка, частоте Причащения и других аспектах церковной жизни.
Это все дает большую пестроту, ее пугаться не надо. Ведь иногда пестрота естественна, как пестрота разнотравья, но иногда она – лишь свидетельство того, что главное не найдено. Частично подобного рода духовные поиски объясняются у Георгия Флоровского[54] в «Путях русского богословия». В последней главе он пишет, что, когда исчезают твердые ориентиры, люди их ищут сами. Например, он обсуждает тему раскола XVII века в Русской Церкви. Ведь не старопечатные книги и не обряд как таковой, не хождение посолонь и двоеперстие определили его. Речь шла не более не менее как об антихристе – думали, обряд сменим и антихриста примем. Антихрист – главная тема раскола.
И
Ин. 16: 33.
