было хуже 1917 года; чехи под влиянием пропаганды уже разваливались, воевать не желали; народная армия была крепка только офицерами и добровольцами, да и то в частях, к которым эс-эры получали доступ, там исчезала дисциплина, а с нею вместе и боеспособность. Только отряды полковников Каппеля и Степанова оказывались всюду сильны и духом, и боевыми качествами, так как эти начальники не подпускали и близко к своим войскам социалистов.
Они брали Казань, Симбирск. Каппель проявлял прямо чудеса маневра со своим маленьким отрядом. Но в Казань, сейчас же по взятии ее, нагрянули эс-эры и так все перепортили, что наши едва успели уйти, некоторые там и остались большевикам. Бросили одного сукна на пятимиллионную армию, более ста аэропланов с огромным имуществом, массу пулеметов, патронный завод; в Симбирске оставили огромный инженерный парк всей Императорской Русской армии.
А все оттого, что учредители мешали и противодействовали вывозу: боялись, что все это может попасть в руки Сибирской армии. А понятно, по Волге почти все можно было вывезти.
От других офицеров пришлось слышать рассказы о таких же непорядках в Хвалынске, Вольске, Николаевске. Офицерство и добровольцы были возмущены до крайности.
– «Мы не хотим воевать за эс-эров. Мы готовы драться и отдать жизнь только за Россию», – говорили они.
– «Такое предательство, хуже 1917 года», – горячо рассказывал мне капитан, трижды раненный в Германскую войну и два раза уже в боях с большевиками. «Как только успех и мало-мальски прочное положение, они начинают свою работу против офицеров, снова натравливают массы, мутят солдат, кричат о какой-то “контрреволюционности”. А как опасность, так офицеры вперед. Посылают прямо на уничтожение целые офицерские батальоны»…
Когда я приехал в Самару, оттуда шла уже спешная и довольно беспорядочная эвакуация, управляемая чешскими комендантами.
– «Завтра (это было 19 сентября 1918 года) будут брать места в поездах уже с револьверами в руках».
С большими трудностями и неудобствами, бесконечно долго простаивая на самых маленьких станциях, добрались до Уфы.
Здесь на вокзале стоял оцепленный чешскими часовыми поезд, состоявший из шести классных пульмановских вагонов. Часовые никого не пропускали, образовав на платформе около вагонов большой свободный полукруг.
– «Чей это поезд?» – спросил я одного чеха.
– «Нашего генерала Дитерихса».
– «Какого Дитерихса, русского генерала?»
– «Ну да, а теперь он нами командует, наш генерал».
– «Могу я его видеть?»
– «Да, только его сейчас здесь нет, он поехал в город автомобилем на совещание с директорией».
Отправился я в штаб Верховного Главнокомандующего генерала Болдырева, члена директории. И штаб, и директория, и все ее канцелярии помещались в большой «Национальной гостинице». Здесь сразу пришлось окунуться
