десять лет без права переписки. – Маринка умолкла, погрузившись в глубокий траур.
– Мариш, – произнесла я. – Что ты мелешь. Сейчас не те времена. – Я напрягла логику и все знания в этой области. – Точно, сейчас можно переписываться. Переписку не запрещают.
– Писать можно? – Маринка подняла на меня два океана тоски.
– Какую переписку? – До меня только что дошел смысл нашей беседы. – Какие десять лет!? Что ты несешь?
– Что я несу. – Она надула губы, по-моему, собираясь разреветься. – Ничего я не несу!
– Маринчик, да ты чего, – я подняла со стула свою пересушенную духотой кабинета арматуру, подошла, взяла Маринку за плечо. – Ты с ума сошла. Думать не о чем, вообще.
– Как же не о чем, – под глазами блеснула жемчужинка слезы. – Милиция так просто не звонит.
– С ума сошла, – я не сдержала улыбки. – Пошли курить.
– Курить? – Она шмыгнула носом.
– Пошли, пошли, – я стащила ее со стола. – Я знаю, почему тебе звонили. На выставке был пожар, я там была.
– Пожар?
– Да, выставка горела.
– Горела? – Маринка захлопала ресницами. – Ничего там не горело.
– Горело, горело, я сама видела…
– А почему я не видела? – Маринка принялась напряженно шмыгать носом. – Я еще не совсем идиотка. Ничего там не горело. Там голые тетки и дядьки были, знакомый ваш был одетый…
– Вот именно знакомый и отвез меня потом туда еще раз. И там все горело.
– Горело?
– Горело, – я кивнула. – И все сгорело.
– Все сгорело?
– Все.
– Ах, – Маринка накрыла лицо руками, оставив только две лепешки глаз. – А тетки?
– По-моему там погибла Вера.
– Ай, – Маринка запищала. – Вера! Погибла! Кто это, Вера?
– Фотохудожница, помнишь, мы знакомились…
– Ой, помню, твой друг нас знакомил.
– Вот именно. И еще он странно себя вел…
– Да-да, – Маринка замахала руками. – Странно, странно. Я сразу заметила. И он одетый был.
– Не в этом дело.
– Не в этом?
– Он потом странно себя вел.
– Потом тоже странно, – Маринка закрыла рот рукой. – Ой, это странно.
– Я весь день сама не своя, – призналась я. – Все это очень…
– Странно.
– Нет, – я помолчала, подыскивая более точное определение. – Это все очень подозрительно.
Маринка хлопает на меня глазами. Стоим, смотрим друг на друга. Мне наше молчаливое хлопанье глазами кажется комичным, вчерашние события ужасными, собственное равнодушие ко всему этому кошмарным. Мне надо работать, я хочу в отпуск, мишура окружающей жизни безумно утомительна. Я устала и хочу…
– Курить, – выдохнула Маринка.
– Да, – согласилась я.
Маринкино повествование было
