или, например, неправильно говорил по-русски, – нет, я, по-видимому, увлекшись, бывал недостаточно молчалив для уроженца северных широт. С годами, впрочем, я стал больше ценить прелесть пауз и выгоду молчания.
Изредка мне приходилось вежливо объяснять интересующимся, что я, разумеется, русский, правда из тех русских, предки которых попали в Россию из Западной Европы, но объяснения мои звучали, по-видимому, не столь убедительно. Иногда мне просто говорили, что есть во мне что-то от еврея, и тогда я, естественно, рассказывал о том, что мать моего отца, бабка Ада, была еврейка. Я, как и мой отец, выгляжу скорее арийцем, чем евреем, у меня крупные и правильные черты лица, прямой неширокий нос, и я достаточно высокого роста. Более того, я действительно ощущаю себя русским, пусть и с некоторым вывихом, просто потому, что живу в России и не знаю, кем иным я мог бы себя вообразить; я считал и считаю эту страну своей хотя бы по той причине, что никакого желания жить в другой никогда не испытывал.
И в облике, и в характере отца моего всегда присутствовала одна трудноопределяемая черта, скорее, импульс, какое-то несформированное, но готовое проявиться движение или элемент эмоциональности, который, я полагаю, в моем облике отсутствует. Однако, несмотря на порой приписываемую мне инертность, я могу и взорваться, то есть уложить выброс энергии в чрезвычайно короткий интервал. Этому научили меня занятия спортом. Начались они с того, что еще в ранней юности я приобрел гантели и занялся длительными и тяжелыми упражнениями. Вскоре отец отвел меня к известному в то время тренеру по плаванию.
– Тебе следует развить длинное дыхание, – объяснил отец, – и ничто не поможет лучше, чем плавание… Жизнь наша устроена так, что без длинного дыхания не обойтись… Без него ты не достигнешь никакой цели…
Позднее мне пришлось расплатиться за успехи в плавании – мое личное дело оказалось в отдельной стопке папок на столе, за которым сидели члены призывной комиссии. Стопка была составлена из папок с документами спортсменов-разрядников. Как ни странно это звучит, я подумал, что мне повезло, – меня не направили служить во флот, где срок службы на год больше. Думаю, что получилось это из-за сочетания непривычной русскому слуху фамилии и разряда по плаванию.
– А ты, Стэн, – немец? – спросила меня после одного из занятий в бассейне Ната Стрелкова; она мне нравилась, да и я, как видно, чем-то заинтересовал ее, и через некоторое время, после того как я проводил ее домой, там же, у нее дома, состоялось мое первое серьезное знакомство с карнальными аспектами познания мира. В ту пору, когда я занимался плаванием, считалось, что из Наты выйдет выдающаяся спортсменка, тогда она действительно подавала большие надежды, но спортивная карьера ее не сложилась, и ко времени моего возвращения из армии она превратилась в довольно известную валютную проститутку.
С годами я понял, что мои родители принадлежали к особой породе людей, осознанно вошедших в жизнь
