попавшей в его распоряжение женской плотью. Но он сдерживался, потому что общение между ними было о чем-то ином, менее ему понятном.
Он мало рассказывал о своем быте – о колхозах, ловле раков, торговле на базаре, домашних хлопотах, но ей было ясно, что он совсем из другого мира. Это подстегивало ее интерес. Она говорила Севе, что он – цельный. Этот комплимент был Севе не очень понятен, но было очевидно, что это – комплимент. И потому он его обдумывал.
Однажды она проводила его в зал, который именно в этот день пустовал: отец в командировке, а мама не совсем хорошо себя чувствует и отдыхает в спальне. Сева не мог представить свою мать отдыхающей в спальне. В один из окончившихся трудовых дней он устроился в углу ее большого дивана и почувствовал, что действительно устал. Почти весь день он провел в грязной реке с драгой. Для Валентины не существовало рек, раков, отчимов, денег. Когда она на минуту вышла, Сева еле удержался, чтобы не прилечь. Он чуть прикрыл глаза, и перед ним возникло морское дно и увеличенная водолазной маской рачья морда с протянутыми к нему клешнями. Он открыл глаза, чтобы ее не видеть. Встал, чтобы получше разглядеть книжные полки: классика, много фантастики, детективы, стихи, любовные романы. В его доме было лишь две полки книг: русские сказки, «Гора самоцветов», «Унесенные ветром», двухтомник Лермонтова, какой-то Вилис Лацис.
– Я наконец поняла, на кого ты похож, – деловито заявила Валя, войдя в зал и закрыв за собой двустворчатую дверь.
– На кого?
– Ты – Маяковский.
– Это который про советский паспорт?
– А ты сам погляди, – она с полки сняла красный том и показала портрет. Поэт сжимал в больших губах папиросу, был лыс и смотрел мрачно.
– Ну да, что-то есть, – согласился Сева.
– Это твой взгляд. Только у него одна большая складка между бровями, а у тебя две. Одна бывает гораздо реже.
– Это выдает во мне посредственность.
– А ты его читал?
– Нет.
– Сейчас… Вот послушай – вступление к поэме «Флейта-позвоночник»:
За всех вас, которые нравились или нравятся,
хранимые иконами у души в пещере,
как чашу вина в застольной здравице,
подъемлю стихами наполненный череп.
Все чаще думаю, не поставить ли лучше
точку пули в своем конце.
Сегодня я на всякий случай
даю прощальный концерт…
– Ни хрена себе, – тихо произнес Сева, когда она закончила.
Валя засмеялась и уселась на диван рядом с ним, коснувшись Севу своим длинным бедром.
– Ну – как? – выпытывала она.
Сокращения дистанции трудно было не отметить, мысль сбивалась. Вблизи она выглядела иначе.
– Я всегда хотела тебе сказать, что мне очень нравится твой голос. Я даже скучаю по нему.
– Если
