который намеревался-таки сунуть бездыханное тело в очко туалета.
У этого противостояния, казалось, не будет конца – избито-покусаным ходил Илья, живого места не было на лице и теле Смагина. Казалось, кто-то дожжен был погибнуть, чтобы кончилась эта кровавая вражда. Или уступить.
Случилось следующее.
Противники встретились возле Смагинского дома (Витьку к тому времени уже выгнали из школы).
– Заходи, – сказал он, – если не боишься.
Юрка не боялся. Смагин схватился за топор:
– Смотри, гад, что я сейчас сделаю.
Юрка стоял спокойно, смотрел и не боялся. Смага положил на колоду пятерню – хрясь топором. Мизинец полетел в пыль, и куры кинулись с ним бегать по двору. Витька поднял вверх окровавленную руку:
– Видел, падла? Когда-нибудь я тебя убью.
– Дурак ты, Смага. Тебе лечиться надо, – сказал Иванистов старший и ушёл.
А Витька сел на колоду и заплакал. Потому что больно было и душе, и телу. Зря он палец отрубил – не испугался его смертный враг, не заохал, не заахал. Дураком обозвал и ушёл. Потом Смага палец у курей отнял, сунул в карман и пошёл на танцы демонстрировать. Здесь его прихватила милиция и отвезла в больницу, а то бы истёк кровью или заражение подхватил.
Как его выгнали из школы? За математичку. Был в классе такой подлый приём – из трубочки плеваться в шевелюру учительницы, пока она спиной стоит, у доски объясняя, или по рядам ходит, заглядывая в тетрадки. Причёски тогда густые в моде были. Мы плюём, она ничего не замечает, а домой придёт – вся шевелюра в пластилине.
Многим от нас так доставалось. Но никто не смел покуситься на Ксению Михайловну. Уважали – была она строгая, но справедливая. Фронтовичка бывшая, инвалид – осколками снаряда оторвало ей в бою руку и ногу. Рука так и осталась обрубышем, а ногу ей заменили деревянной.
Вот этот самый Смага стал оплёвывать пластилином математичку, рисовавшую геометрические фигуры мелом на доске. Она, конечно, не видела и не чувствовала. Тогда паршивец вооружился резинкой и запустил пульку из аллюминевой проволоки в доску – то ли промазал, то ли попугать хотел.
– Смагин, ты? – спрашивает Ксения, не оборачиваясь.
А кто же ещё?
– Я, – говорит Витька.
Математичка мел положила:
– Ну, извини, брат. Зуб за зуб, око за око.
И идёт к нему, сильно припадая на протез – костыль-то в руке держала, как дубинку.
Смага испугался и в окошко выпрыгнул со второго этажа. Сломать-то, кажется, ничего не сломал, но губу нижнюю прокусил. То ли слюна у него ядовитая, может, ещё какая причина, – распухла она у него так, что лица было не узнать.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен
