тут же простодушно добавила:
– К тому же вы, может быть, найдете, что я неуместно одета для беседы, которую испросила у столь важного и почтенного лица, каким являетесь вы, господин Гёфле: я в бальном платье.
– Боже мой! – опрометчиво воскликнул Кристиано. – Я вовсе не старый чопорный ханжа, бальным платьем меня не смутишь, особенно когда оно надето на хорошенькой женщине.
– Вы очень любезны, господин Гёфле, но я не знаю, хороша ли я и нарядно ли одета. Я понимаю, что не нужно прятать от вас лицо, ибо всякое недоверие к вам было бы оскорблением вашей честности, к которой я прибегаю, прося у вас совета и покровительства.
Незнакомка отстегнула свой капюшон, и Кристиано увидел самую очаровательную головку, какую только можно вообразить, настоящий нордический тип: синие, как сапфиры, глаза, тонкие и пышные светло-золотистые волосы, нежный и свежий цвет кожи, какого не встретишь у других народов; из-под распахнутой шубки виднелись стройная шея, белоснежные плечи и гибкая талия. Все это дышало чистотою, как само детство, ибо миловидной гостье было не более шестнадцати лет и она еще не перестала расти.
Кристиано не принадлежал к числу отшельников; он был человеком своего времени, но вместе с тем не перенял распущенности той среды, куда его забросила судьба. Он был умен, а потому скромен и прост. Он спокойно и доброжелательно взглянул на эту северную красавицу, и если прежде у него мелькнула коварная мысль завлечь девушку в медвежью берлогу, то мысль эта сразу же уступила место жажде приключения, романтического и увлекательного, но вполне честного, и этой честностью дышало милое и простодушное личико его юной гостьи.
– Господин Гёфле, – продолжала она, ободренная вежливым обращением мнимого адвоката, – когда вы увидели мое лицо и убедились, что оно принадлежит отнюдь не злодейке, я должна назвать свое имя. Имя это вам хорошо известно. Но меня смущает, что вы стоите, тогда как я заняла единственное кресло в этой комнате. Мне известно, сколь вы уважаемы… Сколь уважаемы ваши достоинства, я чуть было не сказала – ваши годы, потому что, сама не знаю почему, привыкла считать вас очень старым, а вы, как я вижу, намного моложе барона.
– Вы оказываете мне большую честь, – сказал Кристиано, надвигая на глаза и шею меховую шапку со спущенными ушами, – я стар, очень стар! Молодым во мне может казаться лишь кончик носа, и я прошу прощения, что не снимаю шапки в вашем присутствии; но ваше посещение застало меня врасплох. Я снял парик и вынужден прятать свою лысину.
– Пожалуйста, без церемоний, господин Гёфле, и соблаговолите сесть.
– Если вы позволите, я останусь стоять у печки, меня мучит подагра, – ответил Кристиано, который, таким образом, оказался в тени, тогда как скудный свет свечи падал прямо на собеседницу. – Разрешите узнать, с кем имею честь…
– Да, да, – с живостью отозвалась она. – О! Вы меня хоть и не встречали, но прекрасно знаете! Я Маргарита.
– Ах, вот как! – воскликнул
