меня бранить. Я им объясню, в чем заключается их долг.
– Вы у них учителем?
– Я? Вовсе нет. Я всего лишь ученик. Меня поручили им, чтобы они наставили меня и подготовили к постригу, когда я войду в возраст.
– А когда вы войдете в возраст?
– Года через два-три. Мне скоро шестнадцать.
– Значит, вы, как говорится, послушник?
– Еще нет, я здесь всего два дня.
– Должно быть, потому я вас никогда не видела. А из каких мест вы будете?
– Я здешний; ты слыхала о семействе и о замке Франквиль?
– Честное слово, не слыхала. Я только и знаю, что Валькрё. Ваши родители, верно, совсем бедные, коли отослали вас от себя?
– Мои родители очень богаты, но нас, детей, у них трое, а делить имущество они не хотят, берегут для старшего сына. За нас с сестрой внесут только вклады, чтобы каждый из нас вступил в предназначенную ему обитель.
– А сколько ей лет, вашей сестре?
– Одиннадцать, а тебе?
– Еще тринадцати не сравнялось.
– О, да ты рослая, сестра на целую голову ниже тебя.
– Вы, видно, любите сестру?
– Только ее я и люблю.
– Что вы! А отца с матерью?
– Я их едва знаю.
– А брата?
– Еще меньше.
– Как же так получилось?
– Родители хотели, чтобы мы с сестрой жили в деревне, а сами приезжали туда не часто, они с моим старшим братом живут в Париже. Но ты, должно быть, не слыхала про Париж, если и про Франквиль не знаешь.
– Париж – это где король?
– Верно.
– Ваши родные живут у короля?
– Да, они служат в его доме.
– Они королевские слуги?
– Они придворные; но ты ничего во всем этом не поймешь, и тебе это не интересно. Расскажи-ка лучше про овцу. Она тебя слушается, когда ты ее зовешь?
– Не очень-то, если голодная, вот как сегодня.
– Значит, если я захочу отвести ее к тебе, она и меня не послушается?
– Очень может статься. Лучше я подожду, раз уж вы согласны потерпеть ее немножко у себя.
– У меня? У меня ничего своего нет и никогда не будет. Меня вырастили в этой мысли: ничто не должно мне принадлежать, и ты с твоей овечкой богаче меня.
– Вам обидно, что у вас ничего нет?
– Нисколько не обидно. Я рад, что не стану страдать из-за вещей тленных.
– Тленных? А ведь верно, моя овца может подохнуть и истлеть.
– А живая она тебе много хлопот доставляет?
– Конечно, много, но ведь я ее люблю, и мне не трудно заботиться о ней. А вы, значит, никого не любите?
– Я всех люблю.
– Кроме овец?
– Я к ним ни добрых, ни злых чувств не питаю.
– А ведь они такие славные. Может, вы любите собак?
– У меня был пес, и я его любил. Но взять его
