со своего компа.
С понедельника, когда нас оставили после уроков, все со мной обращаются осторожно и слишком предупредительно, но сегодня все было иначе. При моем приближении разговоры смолкали, и Юмико наконец сказала:
– Никто не думает, что это рассылаешь ты. Просто странно: вчера вас допрашивали в полиции, а сегодня всплывает вот такое.
Как будто от этих слов мне должно было стать лучше.
– Нет, ты только представь себе! – Голос Мейв рывком возвращает меня в реальность ее комнаты. Она откладывает в сторону ноутбук и легонько барабанит пальцами по оконному стеклу. – Через год ты уже будешь в Йеле. Что ты там будешь делать в пятницу вечером? Развлекаться на вечеринке студенческого братства?
Я закатываю глаза.
– Ага, потому что с вручением письма о приеме мне сделают пересадку личности. Да и вообще, туда еще попасть надо.
– Попадешь. Разве может быть иначе?
Я неловко меняю положение на кровати. Еще как может быть.
– Ничего никогда не знаешь заранее.
Мейв продолжает барабанить по стеклу.
– Если ты скромничаешь из-за меня, то можешь не напрягаться. Меня роль семейной раздолбайки вполне устраивает.
– Вовсе ты не раздолбайка, – возражаю я.
Она лишь ухмыляется и машет рукой. Мейв самая умная из тех, кого я знаю, но до девятого класса она часто болела и регулярно ходить в школу не могла. В семь лет ей поставили диагноз «лейкемия», и она окончательно выздоровела всего два года назад, в четырнадцать.
Пару раз мы ее чуть не потеряли. Однажды, когда я училась в четвертом классе, я услышала, как священник в больнице спрашивает у родителей, согласны ли они начать «приготовления». Что это значит, я знала. И тогда я склонила голову и стала молиться: «Прошу Тебя, не забирай ее. Я все буду делать правильно, если Ты нам ее оставишь. Я буду идеальной, обещаю».
Мейв, проведя столько лет в больнице, так и не научилась участвовать в общественной жизни. Я веду ее за нас двоих: становлюсь членом клубов, получаю награды и оценки, позволяющие поступить в Йель, как родители когда-то. Они довольны, а Мейв может не напрягаться.
Мейв снова отворачивается к окну со своим обычным мечтательным выражением. Она и сама выглядит как мечта: бледная, худощавая, волосы темно-русые, как у меня, а глаза – неожиданного янтарного цвета. Я уже готова спросить, о чем она думает, как вдруг сестра выпрямляется и, приставив руки к глазам как бинокль, прижимает их к стеклу.
– Это Нейт Маколи?
Я фыркаю, не двигаясь с места, и она настаивает:
– Я серьезно. Посмотри сама.
Я встаю и подхожу к ней. В темноте на нашей дорожке угадываются контуры мотоцикла.
– Что за черт?
Мы с Мейв переглядываемся, и она насмешливо мне улыбается.
– Что? – спрашиваю я резче, чем намеревалась.
– Что? – передразнивает она. – Ты думаешь, я не
