обороны, а потому я решил: три батальона своего полка под командой полковника Байера направить туда, а четвертый батальон оставить в резерве у местечка Поссессерн за серединой всего перешейка.
Масса артиллерии противника, по-видимому, с участием и крепостной лётценской, расположившейся центрально по отношению к Поссессернскому и Круглянкинскому перешейкам, и управляемая одним лицом, сосредоточивала свой огонь то по Круглянкинскому участку 43-й пехотной дивизии, то по Поссессернскому, занятому теперь 101-м и 302-м пехотными полками, причем эти переносы делались примерно через каждый час, а для корректирования своей стрельбы по нашим батареям немецкий аэроплан летал над полем сражения и сбрасывал блестки.
Наши батареи, расположенные на закрытых позициях по логу вдоль шоссе, несмотря на большие потери в людях и материальной части, работали прекрасно, и все попытки неприятельской пехоты атаковать укрепления неизменно прекращались.
Однако противник, хорошо пристрелявшийся к нашим окопам, усиливает огонь тяжелой артиллерией и начинает систематическое их разрушение; в центре позиции защитники 302-го полка начинают сдавать и сначала поодиночке, а потом и группами оставлять окопы. Офицеры напрягают все усилия вернуть их обратно, но это им плохо удается.
В 1 час 30 минут дня бой достигает сильнейшего напряжения; полковник Вахрушев решает двинуть на поддержку свой последний батальон. Становится лично во главе его и двигает вперед. В это время его ранят в ногу, по счастью, без повреждения в кости. Пренебрегая болью, с сапогом, наполненным кровью, он двигается вперед, увлекая за собой пермцев, но осколком разорвавшегося у окопа снаряда вторично получает рану в живот, но и на этот раз не глубокую. Доводит батальон до окопов, занимает их и в течение трех часов отбивает все атаки противника, направленные сюда. Но ни подвиг полковника Вахрушева, ни геройская работа пермцев спасти положения не могли: между 3½–4½ дня противник ворвался на позицию и, занимая одно за другим наши укрепления, принудил войска к отступлению[109].
Донося командующему армией о ходе боя на Поссессернском участке и о том, что 302-й пехотный полк начинает «сдавать», я получил от него лаконическую телеграмму: «Вижу в этом Вашу слабость!»
Возвращаюсь к хронологическому описанию событий.
27 августа с раннего утра бой начался и на участке 26-й пехотной дивизии, и таким образом на всем 40-верстном фронте корпуса завязался упорнейший бой; войска наши, атакованные во много раз сильнейшим противником[110], мужественно отражали все его атаки.
Артиллерия наша работала образцово; снарядов для артиллерии и патронов для пехоты было достаточно, на не достаток их никто не жаловался. Никто не просил и о подкреплении.
Не просил о нем у командующего армией и я. Но оно совершенно неожиданно, без всякого предварительного извещения со стороны штаба армии, явилось само. Около 10 часов утра к штабу корпуса в Бенгхейме подкатил автомобиль, из которого вышли
Потери наши на этом участке достигали 50 % нижних чинов и 75 % в офицерском составе, в 76-й артиллерийской бригаде подбито и потеряно 22 орудия.
В настоящее время историческими исследованиями Головина и Зайончковского установлено: против 26-й пехотной дивизии наступал весь XX немецкий корпус; против 302-го пехотного и 101-го пехотного полка – две дивизии (одна 36-я пехотная дивизия XVII корпуса и одна ландверная дивизия крепости Лётцен); против 43-й пехотной дивизии – три немецких дивизии (35-я пехотная дивизия XVII корпуса, 1 и 2-я пехотные дивизии I немецкого корпуса) и в обход левого фланга корпуса со стороны Юхи на Петрашен – 1 и 8-я немецкие кавалерийские дивизии.
