и не написал, только бесконечные пустые доводы и реки отступлений. Ведь было сказано описать причину моего поступка, а я тут растекаюсь мыслью по древу в размышлениях и домыслах, домыслах и размышлениях.
Ну да ладно, так уж и быть, я все же сознаюсь. Когда ты – пороховая бочка, способная рвануть в любую секунду, немудрено, что эта секунда должна когда-то наступить. Вот только этого не произошло. На самом деле запах пороха всегда оставался всего лишь запахом пороха, а не предвестником чего-то, что могло бы за ним стоять – чего-то более глубокого и значительного. Да, я всего лишь бочка без фитиля, обреченная на вечные скитания без цели и смысла с нереализованным потенциалом бомбы. Итак, что же в таком случае послужило причиной?
Наверное, это была Она. Девушка, с которой я познакомился и которую полюбил. Совершенно независимо от нее, не включая ее и кого бы то ни было еще в подробности моих несбыточных надежд на совместное с ней будущее. Хотя какое там будущее? Всего лишь желанная минута, мгновенье, доля секунды».
Пациент перестает писать, встает со стула, несколько раз усиленно встряхивает правой рукой. Делает небольшой круг по комнате, идет не спеша. Что-то размеренно в своей голове проговаривает, затем садится обратно за стол:
«Знаете, мы говорили друг другу:
– Ты здесь, ты со мной, ты моя, а я твой.
– Я твоя, а ты мой.
А затем страстно целовались, прижимаясь друг к другу плотно-плотно. Хотя, постойте, нет, это было только у меня в воображении, в моих мечтах. На самом деле, все было куда прозаичнее. Мы почти провели чудесную ночь однажды, когда по нелепому стечению обстоятельств… Хотя, погодите, это очередная ложь. Мы просто разговаривали, причем часто почти без слов, разговоры были в основном на отвлеченные темы, только иногда они касались чего-то более животрепещущего. Мы оба любили музыку, хотя бы это не вранье. Пожалуй, я начал все это расписывать лишь для того, чтобы был повод рассказать придуманное стихотворение», – он смеется, откидываясь на спинку стула. В дверь тут же стучат санитары:
– Все в порядке? Ничего не случилось? Можно войти? – и, говоря это, они, не дожидаясь ответа, открывают дверь.
– Зачем спрашивать, если вы все равно делаете, что хотите?
Поверьте, приведенный отрывок того дневника – один из самых читабельных, но не в плане почерка, почерк у меня отменный, даже не знаю, с каких пор, может, так было всегда. С того дня, как я начал писать, постепенно начал забывать о друзьях. Скорее всего, этого и хотели врачи: чтобы я переключился на что-то другое. Я и сам не ожидал, что настолько увлекусь и стану «сумасшедшим писакой». Так меня называли сожители и санитары. Дикое, безумное, хаотическое вдохновение владело мной, пока я перескакивал с мысли на мысль, с образа на образ. Вечно взъерошенные волосы, воспаленные красные глаза, мешки под ними – полный набор. Цель, какая-то занятость, моментально превратилась в идею фикс. В конце концов, мне стали
