глашался: в следующий раз – обязательно.
И тут его окликнул Тёзка.
Тёзка был тихим, вежливым алкоголиком, опустившимся до той шаткой ступеньки, на которой у человека ещё есть возраст, семейное положение и род занятий, но определить их на глаз уже невозможно. Он никогда не унижался до банального выклянчивания денег на выпивку – просил только на утреннее лечение, и всегда обещал вскорости отдать. А звали его, на самом деле, может быть, вовсе и не Семёном, а Александром или даже Петром, но это значения не имело. Никаких других обращений Тёзка не признавал. То ли по простоте своей, то ли потому, что психологически гораздо труднее отмахнуться от человека, с которым у тебя есть хоть немного, но общего. А может, ты и вовсе был с ним знаком в его прежней жизни?..
Обернувшись, Степанов остолбенел от изумления. Если бы не знакомый голос, он с первого взгляда ни за что бы не признал Тёзку в гладко выбритом обладателе темно-серого в полоску костюма. Со второго-то взгляда в глаза бросались завязанный пионерским узлом галстук и лаковые туфли на босу ногу, но всё равно – перемена была разительной.
– Вот, видишь, тёзка… Вроде вот как бы решил новую жизнь начать, как говорится.
Тёзка проделал трудноописуемый, но очень выразительный жест: сначала провел ладонями сверху вниз, как бы вытирая их о лацканы пиджака, затем широко развел руки в стороны и, наконец, с громким хлопком уронил их на бедра, после чего вдруг полез во внутренний карман.
– Ты вот, тёзка, человек с пониманием, не то, что вот, скажем, некоторые всякие. А я вот, раз уж думаю, такое дело, то долг – он, как говорится, платежом красен, и в ознаменование пошел вот бутылки сдал с балкона. У меня же их много там накопилось, ну и вот, соответственно, и уж раз так, то и как бы с процентами.
С этими словами Тёзка извлек из-за пазухи перемотанную куском лохматой чёрной изоленты пачку купюр. Настолько внушительной толщины, что первой мыслью Степанова было: «Ну ничего себе у него там грудь такая впалая, что пиджак совсем не топорщился!». Выдав это тонкое наблюдение, мозги Семёна застопорились, не выдержав напора информации. А рука тем временем деловито потянулась за деньгами.
Но тут вдруг Лютик, за свою долгую жизнь заслуживший репутацию самого спокойного и дружелюбного пса во дворе, угрожающе взрыкнул и показал клыки. Тёзка в испуге отскочил, выронив обналиченные бутылки. Лютик в один прыжок очутился на месте падения, задрал лапу и окатил деньги мощной струёй.
– Вот же собака! – только и вымолвил Тёзка.
– Лютик, фу! Извините… то есть, в смысле, извини, конечно, но надо же момент выбрать было как-то всё-таки… и потом, какие ещё, блин, проценты?.. Ты чего это вообще?!
– Ну и вот, значит, так и конечно! Я-то ничего – вот собачка, и та сразу правильнее всё понимает. А их вот теперь отмывать надо, так что я обязательно в скорейшем сразу!.. – захлебнувшись бормотанием, Тёзка подхватил деньги из образовавшейся лужи (вернувшийся к хозяйским ногам Лютик не возражал), развернулся и зашагал к своему подъезду. Но возле самого крыльца внезапно сменил курс и, судорожно срывая галстук, рванул в сторону магазина.
– Ты можешь объяснить, зачем ты это сделал? – поинтересовался Степанов у Лютика.
– «Во многих знаниях – многия печали, дитя моё», – ответил пёс своим фирменным выразительным взглядом.
– Ну и ладно, – подытожил Степанов, и оба отправились домой, завтракать.
Конечно же, загадочное происшествие не оставило Степанова равнодушным. Боле того, он был заинтригован. Но не до потери аппетита.
Таким уж редким сочетанием душевных качеств он обладал: с одной стороны, умел замечать необычное даже там, где большинство людей проходят мимо, не поворачивая головы. С другой стороны, никогда не лез не в своё дело без спроса.
Однажды он повстречал на оживлённой улице человека в дорогом чёрном костюме и при галстуке, с букетом алых роз в одной руке и топором – в другой. Миновав снимавших предвыборный опрос телевизионщиков, человек остановил Степанова и бархатным баритоном попросил сигарету. Семён протянул открытую пачку, и некоторое время наблюдал, пряча улыбку, как тот пытается одновременно справиться с топором, букетом, сигаретой и спичками. Потом поднёс зажигалку. Человек затянулся, поблагодарил, взял топор подмышку и пошёл дальше. И Степанов пошёл дальше. Удивляясь про себя, как много людей ходят по одной и той же улице, но при этом каждый – своей дорогой.
В другой раз он увидел возле крытого рынка мужчину средних лет, с сосредоточенным видом орошавшего клумбу минеральной водой из пластиковой бутылки. Когда вся вода из бутылки вылилась, мужчина завинтил крышку и спрятал пустую тару в полиэтиленовый пакет. Потом достал из пакета такую же, но полную бутылку, отвинтил крышку (газированная минералка так и брызнула, заляпав ему брюки) и снова принялся поливать цветы. А Степанов, опять-таки, пошёл дальше. Раздумывая, почему сверкающие в солнечных
