оставался со мной. Я стал задумываться: а что, если Джону Ламприеру выпало счастье (или несчастье) прожить такую жизнь, которая не уступала по занимательности его словарю? И вот я начал писать рассказ; постепенно он превратился в повесть и продолжал расти.
Первая треть «Словаря Ламприера» далась мне легче легкого. И с чего это люди взяли, что писать романы трудно? Сиди себе да сочиняй: персонажей, места, повороты сюжета… А когда сочинять мне надоело, я углубился в исследования. Сначала я окопался в Круглом читальном зале Британской библиотеки, а потом перенес лагерь в Северную пристройку. Я перечел все газеты за 1787–1788 годы из коллекции Берни и памфлеты, касающиеся Ост-Индской компании. Я читал книги об автоматах, пиратах и биолюминесцентных водорослях, я рассматривал карты осады Ла-Рошели…
Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Я отлично запомнил момент, когда это случилось. В один прекрасный день я спросил себя: каким образом все эти люди и истории могут сойтись вместе опять? И стало понятно, что мне понадобится план.
Поначалу я решил, что пары дней на проработку сюжета мне хватит. Не стану углубляться в подробности, но, когда до меня наконец дошло, почему писать романы трудно, я запаниковал, начал рвать на себе волосы и погрузился в отчаяние. Я просто не представлял себе, как все эти истории могут собраться в одну и как этот безумный мир, который я создал, сможет вместить в себя судьбу Ламприера. Это казалось невозможным.
Три недели кряду я писал, зачеркивал, переписывал, рвал написанное в клочья и ругался на чем свет стоит, но в конце концов план родился. Он состоял из кружочков и стрелок разного цвета (каждый цвет что-то означал) и занимал шестнадцать страниц формата А4, которые я склеил скотчем в одну огромную простыню и разложил на полу. Чтобы окинуть его взглядом полностью, приходилось ставить в центре табуретку и залезать на нее. Но в итоге план оказался годным.
Может быть, каждая книга – чистая случайность. Своей я остался доволен – в конечном счете. Несмотря на насыщенный сюжет, в ней есть какое-то легкомыслие – потому что я, как минимум, действительно не понимал, что делаю. И сама история вышла живой – просто потому, что я очень боялся что-то упустить. Все концы в итоге сошлись с концами.
Даже пираты. Даже биолюминесцентные водоросли.
В окончательном своем виде книга заняла немало места: от острова Джерси до Ост-Индии, от Версаля эпохи Людовика XVI и до спальни Екатерины Великой, русской императрицы. Она огромна, многословна, энциклопедична и полна всевозможных отступлений. Я взялся за нее в двадцать четыре года и закончил в двадцать семь. Я и представить себе не мог, что у книги о каком-то давно умершем и забытом составителе словаря окажется так много читателей. Пусть она доставит вам удовольствие. Или повергнет вас в отчаяние.
Со мной она сделала и то, и то.
Вarbarus hic ego sum, qui non intellegor ulli. Варваром здесь я слыву: Никому мой язык не понятен.
