Так надо.
Обнимаю детей.
Почтительный привет Александре Петровне31.
Тебе низко кланяюсь,
П<етр> Р<утенберг>
Второе письмо, написанное через девять с половиной лет, 12 августа 1930 г., насыщено еще более напряженными семейно-педагогическими коллизиями:
У меня был с Валей серьезный разговор о тебе. Ты будто бы сказала, что у меня теперь большое положение и я зазнался и стараюсь, где только могу, излить на тебя мою злобу, что детей я получил теперь готовенькими и заберу их от тебя и т. д.
Вопрос о моем положении и зазнался ли я или нет, мы, конечно, дискутировать не будем с тобой. Все же остальное, очень важное, сплошное с твоей стороны недоразумение. Считаю своим долгом тебе это объяснить. Детей я не «получал» и забирать их у тебя не собираюсь и не могу, если бы даже хотел. Они уже взрослые люди. Выросли они в атмосфере мне совершенно чуждой. То, что составляет содержание моей жизни, для них совершенно чуждо и неинтересно. Отношение мое к ним – чувство долга отца помочь им стать независимыми и по возможности полезными людьми. Продолжателями моих идей, моей работы они быть не могут. «Личного» интереса у меня в них никакого нет. Отбирать их у тебя мне незачем.
И опасаться тебе этого нечего.
Злобы к тебе у меня никакой нет. Мы совершенно разные люди. Общего у нас с тобой ничего нет. Человек я очень занятый и очень уставший. И уделять внимание и время не могу. Это не исключает моего уважения к тебе лично и как к матери моих детей.
Практически – ты, по-моему, вредишь детям такими разговорами. Не думаю, чтобы у тебя было такое намерение. Им надо пройти через серьезную ломку, чтобы приспособиться к культурной европейской жизни. Может быть, они и гении, но покуда таковыми еще себя не проявили и никто в них не нуждается, за ними не бегает. Чтобы я смог помочь им связаться со здешним миром и жизнью, они должны научиться многому, диаметрально противоположному тому, чему они до сих пор в жизни научились. Для их пользы ты должна не путать и не мешать им. Ты не имеешь также права забывать, что они не совсем здоровы. Говорю с тобой как с их матерью.
Надеюсь, что объяснил тебе неосновательность твоих опасений и желательность ликвидировать твою ревность для их блага.
Желаю тебе всего хорошего.
П. Рутенберг
Дети тебе, вероятно, писали, что хотел, чтобы Толя женился, но из этого ничего не вышло.
Постарайся, чтобы Ж<еня> получил разрешение поехать на полгода или год сюда полечиться и учиться. Если это почему-либо невозможно, смотри, чтобы он не болтался без дела. Это очень вредно вообще, а при его нервном состоянии особенно.
<К письму приложена записка, обращенная к дочери:> Вавуля. Вложи это письмо в конверт и перешли маме.
П. Р.
Говоря об иерархии «своего» и «чужого» – национального и космополитичного, следует иметь в виду, что в разные периоды жизни Рутенберга она
