кабинете и спрашивал (сам Рутенберг находился тут же):
– Что теперь делать, Алексей Максимович?
Горький подошел, глубоко поглядел на Гапона. Подумал. Что-то радостно дрогнуло в нем, на глаза навернулись слезы14. И, стараясь ободрить сидевшего перед ним совсем разбитого человека, он как-то особенно ласково и в то же время по-товарищески сурово ответил:
– Что ж, надо идти до конца! Все равно. Даже если придется умирать.
Но что именно делать, Горький сказать не мог. А рабочие спрашивали распоряжений.
Гапон хотел было поехать к ним, но я был против этого. Он отправил в Нарвский отдел записку, что «занят их делом».
По предложению Горького, мы поехали в Вольно-Экономичес-кое Общество на частное совещание собравшихся там представителей интеллигенции разных направлений. Но и это совещание ничего сказать не могло (ДГ: 36).
В очерке «Поп Гапон» (1906) Горький рисует ту же самую сцену, что и Рутенберг:
Переодетый в штатское платье, остриженный, обритый, он произвел на меня трогательное и жалкое впечатление ощипанной курицы. Его остановившиеся, полные ужаса глаза, охрипший голос, дрожащие руки, нервная разбитость, его слезы и возгласы: «Что делать? Что я буду делать теперь? Проклятые убийцы…» – все это плохо рекомендовало его как народного вождя, но возбуждало симпатию и сострадание к нему как просто человеку, который был очевидцем бессмысленного и кровавого преступления. Вместе с ним ко мне явился один революционер, молодой, энергичный парень, имевший сильное влияние на Гапона в смысле революционном. Он сурово сказал попу:
– Довольно, батька! Довольно вздохов и стонов. Рабочие ждут от тебя дела… Иди, пиши им! (Горький 1968-76, VI: 395-96).
«Молодой, энергичный парень» здесь, конечно, Рутенберг, который вместе с Гапоном будет также фигурировать в романе Горького «Жизнь Клима Самгина» (1927-36). Горький следующим образом рисует сцену после разгрома народного шествия:
Твердым шагом вошел крепкий человек с внимательными глазами и несколько ленивыми или осторожными движениями.
– Мартын! – закричал Гапон, бросаясь к нему. – Садись, пиши! Надо скорей, скорей!
Через несколько минут Мартын, сидя на диване у стола, писал не торопясь, а Гапон, шагая по комнате, разбрасывая руки, выкрикивал:
– Братья, спаянные кровью! Так и пиши: спаянные кровью, да! У нас нет больше царя! – он остановился, спрашивая: – У нас или у вас? Пиши: у вас.
– Больше – лишнее слово, – пробормотал писавший, не поднимая головы.
– Он убит теми пулями, которые убили тысячи ваших товарищей, жен, детей… да!
Поп говорил отрывисто, делая большие паузы, повторяя слова
и, видимо, с трудом находя их. Шумно всасывал воздух, растирал синеватые щеки, взмахивал головой, как длинноволосый, и после каждого взмаха щупал остриженную голову, задумывался и молчал, глядя
