и довольствуется тем, что новообращенные эмиры отказались от многоженства и от свободы развода. Сказывают, что некоторые из эмиров изъявили желание принять христианство православное, но строгость правил греческой церкви и неизменное соблюдение соборных установлений о браках были единственной тому препоной.
Обращение эмиров в христианство имело для Сирии важные политические последствия, которых пределы трудно еще определить. Племя маронитов, бывшее дотоле в совершенном уничижении, не только получило при новой своей аристократии политический перевес над всеми другими племенами Сирии, кроме мусульман, но еще привлекло к себе беспокойное участие Запада, и сочувствиями своими сблизилось с Европой. Общественное мнение Запада уже прочит маронитам какую-то самостоятельность, слишком загадочную для всякого беспристрастного наблюдателя племен восточных. Как бы то ни было, обращение эмиров открыло новую эру политической жизни для маронитов. По мере того как обращались эмиры в христианство, круг действия католического духовенства на Ливане значительно распространялся и средства его деятельности умножались и усиливались. Но при этом политическом перевороте стали проглядывать признаки той борьбы, которая в наши дни двоекратно облила Ливан пламенем и кровью, уже не под знаменами двух враждебных партий аристократических, но борьбы собственно народной между племенами разных вероисповеданий.
В религиозном отношении обращение эмиров еще не прочно, несмотря на усердие новоосвященных и в особенности их жен и детей, на их ханжество, можно сказать. По низложении эмира Бешира и по удалении его семейства в Константинополь и в Малую Азию, почти все его дети и внуки, даже те, которые родились в христианстве, сделались опять мухаммеданами в 1845 и 1846 гг.
Антиливанские Шихабы, несмотря на отпадение от мусульманства ливанской отрасли их дома, продолжали прежние свои сношения с ней, признавали над собой влияние и, можно сказать, даже покровительство ливанского князя и, верные своим семейным преданиям, не переставали среди домашних козней обагрять руки то братской, то отцовской кровью. На самом Ливане один из ново крещеных Шихабов, эмир Хасан, умертвил своего отца и дядю, и сам эмир Бешир выколол глаза еще кое-каким родственникам.
В продолжение 15 лет правления Сулейман-паши эмир упрочил свою власть на Ливане и вместе с тем доставил мир и благоустройство горским племенам. Народ, приписывающий обыкновенно и беды свои, и благоденствие ближайшим их виновникам, привык видеть в эмире своего избавителя от долгих страданий прежней эпохи, а влияние эмира и почести, коими окружал его паша, и богатства, накопленные им в столь необыкновенно продолжительный период мира, те страшные опалы, которым подвергались по его слову целые семейства могущественных его вассалов, его строгий бесстрастный вид и быстрая его проницательность – все это внушило народу самое высокое понятие о гении эмира Бешира. Живое воспоминание
