в процессе разрушения, отмирает. Именно по этой причине, посредством воспаленной грехом природы мы не видим пустоту греха, в коей разворачивается весь сюжет Божественного Произвола. Бог – живое существо, которое восстанавливает равновесие, возрождает, поднимает, прощает, животворит, то есть Он не наделён распадом и потому неподвластен логическому обоснованию. Таково наше поражение грехом, что чувственно распознаем только грех, а потому судим о Боге, о Его воле и творении через призму смерти и разрушающего греха и не находя в Боге грех, начинаем утверждать то, что Бога нет. Так вот, продолжая предыдущую мысль, нам важно сказать, что та чувственная природа, которая становится источником удовольствия, на самом деле призвана для иного – соучаствовать в общем деле остальной природы – удержание в положении равновесия. Так как удовольствия в этом мизерные, то сие не воспринимается как удовольствие, а как естественная жизнь. Удовольствием становится сам процесс саморазрушения. Таким образом, так как природа человека чувственно воспринимает только то, что уже терпит разрушение, то оказывается востребованным отрешиться от всего чувственного в процессе богообщения, как видящее не живое, а мертвое. Это особенно важно делать во время монотонных, нудных продолжительных работ. Хотя в привязке к Православию, нужна не пассивность отрешённости, а поступательная динамика отношений личности с Личностью Творца. Это понятно из примера со бегуном, которому инструктора запрещают все на дистанции, кроме одного – быстро бежать до финиша. Вместо того, чтобы сказать, что надо изо всех сил бежать до финиша, они говорят тысячи запрещающих слов и ни слова о том, что именно надо делать. Хотя оба варианта постановки задачи важны. Так пассивность отрешенности от всего отличается от активного действенного отношения между личностями Творца и человека.
Ещё более конкретизируя суть вопроса соотношения живого и мертвого, хочу подчеркнуть, что законы омертвелого, то есть законы распада, разложения и дестабилизации не приемлемы и не могут работать там, где законы жизни, где царят законы восстановления, стабилизации, удержания от разрушения.
Сама ограниченная грехом природа наших чувств такова, что распознает оная только свое же подобие – беззаконие (Бог дает нам видеть хаос и распад только для того, чтобы мы трудами в поте лица восстанавливали чистоту своей души и через это уже преображали этот созерцаемый мир). Потому в поле нашего умозрения попадают только трагедии разрушений. Солнце мы видим потому, что произошел ядерный взрыв; чувствуем вкус яблока потому, что откусив, разрушили его клетчатку-ткань. Если нет раны на живом теле Вселенной, то и нет рубца от него, который мы можем видеть. И наоборот, когда мы здоровы, то не чувствуем тело. Когда нам хорошо, мы не замечаем своего счастья, да и радость в экстазе (выход из своей сущности) мы распознаем лишь когда утратили её. Именно поэтому Бога мы не видим, как абсолютно доброго и здорового, а Царствие Небесное, насельниками коего нам естественно
