руки трясутся, уже и денег не жаль: боюсь, вдруг пристрелят. Отпер. Забрали тысяч десять с лишком, меня самого обыскали, часы золотые с цепочкой сняли, приказали четверть часа не выходить из конторы… А когда они ушли, уж и хохотал я, как их надул: пока они мне карманы обшаривали, я в кулаке держал десять золотых, успел со стола схватить… Не догадались кулак-то разжать! Вот как я их надул!.. Хи-хи-хи! – и раскатывался дробным смехом.
Над ним, по купеческой привычке, иногда потешались, но он ни на кого не обижался.
Не таков был его однофамилец, с большими рыжими усами вроде сапожной щетки. Его никто не звал по фамилии, а просто именовали: Паша Рыжеусов, на что он охотно откликался. Паша тоже считал себя гурманом, хоть не мог отличить рябчика от куропатки. Раз собеседники зло над ним посмеялись, после чего Паша не ходил на «вторничные» обеды года два, но его уговорили, и он снова стал посещать обеды: старое было забыто. И вдруг оно всплыло совсем неожиданно, и стол уже навсегда лишился общества Паши.
В числе обедающих на этот раз был антрепренер Ф.А. Корш, часто бывавший в клубе; он как раз сидел против Рыжеусова.
– Павел Николаевич, что это я вас у себя в театре не вижу?
– Помилуйте, Федор Адамыч, бываю изредка… Вот на это воскресенье велел для ребятишек ложу взять. Что у вас пойдет?
– В воскресенье? «Женитьба».
– Что-о?
– «Женитьба» Гоголя…
– Ну и зачем вы эту мерзость ставите?
Ф.А. Корш даже глаза вытаращил и не успел ответить, как весь стол прыснул от смеха.
– Подлецы вы все, вот что! Сволочь! – взвизгнул Рыжеусов, выскочил из- за стола и уехал из клуба.
Хохот продолжался, и удивленному Ф.А. Коршу наперерыв рассказывали причину побега Рыжеусова.
Года два назад за ужином, когда каждый заказывал себе блюдо по вкусу, захотел и Паша щегольнуть своим гурманством.
– А мне дупеля! – говорит он повару, вызванному для приема заказов.
– Дупеля? А ты знаешь, что такое дупель? – спрашивает кто-то.
– Конечно, знаю… Птиченка сама по себе махонькая, так с рябчонка, а ноги во-о какие, а потом нос во-о какой!
Повар хотел возразить, что зимой дупелей нет, но веселый Королев мигнул повару и вышел вслед за ним. Ужин продолжался.
Наконец в закрытом мельхиоровом блюде подают дупеля.
– А нос где? – спрашивает Паша, кладя на тарелку небольшую птичку с длинными ногами.
– Зимой у дупеля голова отрезается… Едок, а этого не знаешь, – поясняет Королев.
– А!
Начинает есть и наконец отрезает ногу.
– Почему нога нитками пришита?.. И другая тоже? – спрашивает у официанта Паша.
Тот фыркает и закрывается салфеткой. Все недоуменно смотрят, а Королев серьезно объясняет:
– Потому, что я приказал к рябчику пришить петушью ногу.
Об
