на щеколде, и окно закрыто! Я продолжаю лежать без сознания, но уже не кричу, тихо-тихо постанываю.
Короче говоря, Тахир, посовещавшись наскоро с земляками, решил подождать дальнейшего развития событий, благо на крики мои никто из посторонних не прибежал, не среагировал… Впрочем, в беспокойном скученном гастарбайтерском бытии ночные крики с драками – дело совершенно обычное и, как правило, не выходит из недр общажных во внешний мир.
Все что могли, мои товарищи сделали: водою мне лоб и губы смачивали, на грудь положили нечто вроде лепешки, густую кашицу из насвоя… Насвой – это порошочек, национальное узбекское развлечение, нечто вроде зеленого жевательного табака со слабой примесью растительной наркоты-стимулятора, по типу экстази и джефа… Белье и матрац подо мною заменили, потому что я почти двое суток лежал, не приходя в сознание, и нормальным дальняком-туалетом не пользовался. Натерпелись ребята страху в ожидании моей неминучей смерти с последующими, быть может, катастрофическими, последствиями для их нынешней жизни, пусть и непростой, но худо-бедно устоявшейся…
– Рустам, Рустам… пить хочу… Рустам, водички… – таковы были первые мои осознанные слова на исходе вторых суток беспамятства.
Рустам – ему по общему жребию, в котором не участвовал только Тахир-бригадир, выпало дежурить в тот день у моей койки – подал мне воды и, вне себя от радости, отзвонился по общебригадной мобиле на стройку, доложился Тахиру-бригадиру на его личную трубку, причем по-русски, они ведь здесь, на чужбине, все обрусели исподволь, незаметно для себя: «Жив урус-Кирпич, меня узнал, в себя пришел!».
Да, я хорошо помню тот первый миг возвращения в жизнь и первое чувство: легким горячо и сладко дышать, горлу больно без воды! Помню каждую рытвинку от прыщей на смуглой широкой физиономии моего «медбрата», помню черный и густой ежик волос на его голове и реденькие несимметричные зачатки усов на широкой верхней губе… И одуряющий в своей мерзости запах тряпичного барахла, простиранного с дешевым хозяйственным мылом, всех этих наших спецовок, носков, штанов… В общаге еще с советских времен была предусмотрена сушильная комната, но из мест общего пользования всё беспощадно крали и тогда, и позже… Ну, и от меня пованивало, чего уж тут скрывать. У меня вообще неплохая «телесная» память, в отличие от «умственной», но если бы я вдруг взялся вспоминать и описывать мельчайшие особенности всего когда-либо увиденного, услышанного и унюханного мною, некогда было бы дальше жить, да и вряд ли нашлось хотя бы несколько желающих опосредованно, через чужое красноречие, всасывать всю эту нудятину в духе Жюля-Верна и Марселя-Пруста. Описания более присущи веку двадцатому, девятнадцатому и ниже, когда человечество, еще не выдумав телевизор, цветное кино, глянцевых сайтов с гламурными файлами, уже научилось соблазнять своего обывателя грандиозными репортажами-панорамами очевидцев карстовых пещер, банановых зарослей, антарктических пингвиньих пляжей, убранства
