длиной. Диакон Дмитрий, который служит в новой церкви, говорит, что эти холмы появились здесь совсем недавно.
– Мы сделали эти холмы. Надо было дать понять, – говорит он, – что здесь были расстреляны и похоронены все эти люди. Вот здесь. И здесь. И здесь.
– И здесь? – спрашиваю я и показываю себе под ноги.
– Да, – говорит он, – тут везде.
Ты идешь по дорожке, посыпанной песком, и понимаешь, что то, что ты сейчас чувствуешь, и называется: земля горит под ногами. Не прикасаться к ней, не топтать ее – вот все, что сейчас от тебя требуется. Потому что ты же никогда не ходил по могилам. Листья шуршат под ногами, как куски пенопласта в руках. Мороз по коже.
– Здесь похоронены больше 20 тысяч человек, – говорит диакон Дмитрий. – Это только те, про кого мы точно знаем. Больше трехсот причислены к лику святых, это те из примерно тысячи, кто проходил по церковным делам: не только священнослужители, но и церковные старосты, и просто активные миряне. Здесь лежит первый русский летчик Данилевский, труппа одного прибалтийского театра в полном составе… Здесь люди шестидесяти национальностей, греки, японцы, немцы… эфиоп есть…
Он как-то нервно улыбается, словно извиняясь: может, кому-то это неинтересно, конечно, но вот есть у нас и такое… Диакон не знает, что может быть интересно журналистам и фотографам. Он рассказывает, что раньше эта земля принадлежала ФСБ… «или КГБ, я не знаю»… и что тут стояла казарма, а потом и ее не стало, и просто бурьяном все поросло.
– А потом ее отдали нам.
– Как отдали?
– Это произошло чудесным образом, – пожимает он плечами. – Вот так – отдали, и все. Так бывает. Мы сами были удивлены.
Он показывает, как отдали, толкая руками от себя сырой воздух; толкает, словно избавляясь от какого-то ненужного и даже опасного груза.
– Пока мы не поставили здесь крест, – говорит он, – люди вокруг держались подальше от этого места, говорили, что здесь невозможно было простоять даже минуту, становилось плохо до невыносимости просто, ужас живых людей сковывал. А после того как поставили крест, стало все-таки не так жутко тут находиться.
Мы слышим, как в нескольких метрах от нас громко смеются фотографы чему-то. Девушка рядом со мной дергается от этого смеха, как от винтовочного выстрела.
– Видите, – без осуждения говорит диакон, – люди здесь уже находят в себе силы смеяться. Это хорошо.
Мы идем с ним от креста, к которому сходятся несколько линий холмов, к небольшой деревянной церкви на территории полигона.
– Говорят, расстрельная команда на всю Москву состояла из десяти человек, – продолжает диакон. – Они тут в основном и работали. В день до пятисот человек расстреливали. А потом водитель, который еще недавно был жив, рассказывал нам, что как-то привез людей для исполнения приговора, на расстрел, а во рву вся расстрельная команда лежит. Он, понимаете, увидел их всех лежащими во рву! На него это произвело
