уточняет Саймон.
За окном качается на ветру ветка, заслоняя солнце, и лицо Роберта вдруг гаснет, будто лампа.
– Это не порок.
Встав с кресла, Роберт пробирается мимо Саймона к раковине, плещет в стакан воды из-под крана.
– Да ну, – говорит Саймон, – Ты же сам прячешься!
Перед занятиями Роберт по-прежнему разминается один. Как-то раз Бо их застукал, когда они вместе выходили из туалета, и аж присвистнул им вслед в два пальца, но в ответ на его расспросы Саймон сделал вид, будто не понял. Он уверен, что если бы разболтал, Роберт не одобрил бы, а минуты наедине с Робертом – его низкий воркующий смех, ласковые ладони – слишком ему дороги, чтобы рисковать.
Роберт стоит, облокотившись на раковину.
– Если я не болтаю об этом на каждом углу, это ещё не значит, что я прячусь.
– А в чём разница? – Саймон просовывает пальцы Роберту за ремень. Ещё недавно он даже не думал, что отважится на подобную дерзость, но Сан-Франциско для него как наркотик. За те пять месяцев, что он здесь прожил, Саймон повзрослел лет на десять.
– Когда я в студии, – объясняет Роберт, – я на работе. Я молчу из уважения – к моей работе и к тебе.
Саймон привлекает его к себе, тесно прижимается бёдрами, шепчет ему в самое ухо:
– Так наплюй на уважение.
Роберт смеётся.
– Неправда, ничего ты такого не хочешь.
– Хочу. – Расстегнув Роберту молнию, Саймон лезет к нему в джинсы, хватает и стискивает член. Они так до сих пор и не переспали.
Роберт отступает:
– Ну хватит, не будь таким.
– Каким?
– Пошлым.
– Горячим, – поправляет Саймон. – У тебя же стоит!
– Ну и что?
– И что? – повторяет за ним Саймон. “И всё, всё сразу! – хочет он сказать. – И – пожалуйста!” Но вместо этого у него вырывается: – Трахни меня как сучку.
Так сказал однажды Саймону репортёр из “Кроникл”. Роберт как будто снова готов рассмеяться, но лишь кривит рот.
– Думаешь, чем мы с тобой тут занимаемся? Ничего здесь постыдного нет. Ничего.
У Саймона горит шея.
– Да, понимаю.
Роберт хватает со спинки бирюзового кресла пиджак, набрасывает на плечи.
– Понимаешь? Я порой не уверен.
– Слушай, – тревожится Саймон, – мне не стыдно, если ты это имел в виду.
Роберт медлит на пороге.
– Вот и хорошо, – отвечает он. И, аккуратно закрыв за собой дверь, сбегает по лестнице.
В день убийства Харви Милка Саймон сидит в гримёрке “Пурпура”, ждёт начала общего собрания. Понедельник, полдвенадцатого утра; танцоры недовольны, что их созвали в неурочное время, и ещё сильнее недовольны, что Бенни запаздывает. Все ждут, работает телевизор. Леди лежит на кушетке с пакетиками чая на глазах; Саймон пропускает занятия в академии.
Настроение
