А теперь на Запад. Александр Калмыков

      Между тем марш продолжался, и с каждым километром идти мне становилось все труднее. Впрочем, не только мне. К усталости добавился новый фактор, мудро предусмотренный организатором тренировки. Теперь отряд двигался по густому лесу, что стало для многих начинающих лыжников настоящим испытанием. В другом случае мы бы постарались обогнуть самые буреломные места и пройти через елани – так называются открытые промежутки между рощами. Но в реальных боевых условиях выходить на открытую местность слишком опасно.

      И вот мы уже на самом сложном уровне. Лыжи ломаются, крепления рвутся. В густых зарослях неопытным бойцам приходится спешиваться и нести свой транспорт на плече. Привалы, по всеобщему мнению, слишком редкие и невероятно короткие. Как ни уверял Коробов, что все делает строго по наставлениям, но ему почему-то никто не верил. А еще мы с Авдеевым совершенно точно установили, что на привале все наши часы начинают безбожно спешить, а во время марша, наоборот, практически останавливаются.

      К счастью для неопытных лыжников, нас сопровождала санная упряжка, на которой везли запасные лыжи. Туда же мы уложили неловкого бойца, подвернувшего ногу.

      Как я прошел последние километры, не помню, но кажется, от всех не отстал. На поляне, где остановилась рота, все бойцы повалились и замерли без движения, благо теплые полушубки и ватные брюки позволяли лежать прямо на снегу.

      Несмотря на нывшие мышцы, привыкшие в госпитале к безделью, настроение у меня сразу приподнялось. Шутка ли, совершить такой марш, да еще и уложиться в нормативы времени. Улыбаясь во весь рот, я начал помогать бойцам, таскавшим хворост для костра, – несмотря на усталость, командир должен подавать всем подчиненным пример бодрости и выносливости. К своему удивлению, я обнаружил, что все бойцы почему-то хмурые и невеселые. Тут явно кроется какой-то подвох, о котором мне ничего не известно. Почуяв неладное, я подозвал Свиридова и спросил, что у нас дальше по плану.