крестьянского надела. Этим законом крестьяне почти навсегда закрепощались к земле. Ни продать, ни купить земли, ни пользоваться где-либо кредитом с этой поры крестьяне не могли»{457}.
Конечно, убеждённый сторонник Аграрной реформы 1906 г. (т. н. «Столыпинской») и разрушения крестьянской общины Н. А. Павлов несколько преувеличивал последствия закона 1893 г. Торговля земельными наделами крестьянам была разрешена, но не чаще одного раза за 12 лет, а досрочный выкуп разрешался только при согласии ⅔ крестьянского схода. Продажа земельных наделов нечленам данной общины запрещалась. Закон этот преследовал своей целью наделение всех крестьян минимальным участком земли, что, по мнению его авторов, должно было пресечь тлетворное влияние на деревню городского пролетариата. Но при этом законодатель не учёл, что быстрое развитие капиталистических отношений не может не затронуть и деревню, в которой неминуемо начнётся имущественное расслоение, а значит, и потребность в увеличении земельных наделов. Закон 1893 г. не давал предприимчивому крестьянину возможность получения земли, мешал росту крестьянского благосостояния, а потому делал из деревни социальную бомбу. Примечательно, что, когда в Комитете министров Н. Х. Бунге подверг закон серьёзной критике, Цесаревич Николай Александрович сочувственно его поддержал{458}. Поэтому нельзя не согласиться с Н. А. Павловым в том, что «консервативнейший Государь безотчётно встал на опасный путь».
Александр III это понимал. Однажды он спросил генерала О. Б. Рихтера: «Как Вы себе представляете положение России?», на что тот ответил: «Я много думал об этом и представляю себе теперешнюю Россию в виде колоссального котла, в котором происходит брожение; кругом котла ходят люди с молотками, и когда в стенах котла образуется малейшее отверстие, они тотчас его заклёпывают, но когда-нибудь газы вырвут такой кусок, что заклепать его будет невозможно, и мы все задохнёмся». Государь застонал от страдания. «Да, котлу необходим был предохранитель»{459}. Но этот «предохранитель» создать при Александре III не удалось.
Но здесь возникает вопрос: а от кого или от чего нужен был этот предохранитель? От народа? Но народ был в целом царелюбивым и верным. От революционеров? Но они были слишком малочисленные и не могли создавать тогда реальной опасности государству. Между тем главная опасность заключалась во все растущем влиянии на государственные дела русской элиты и русской бюрократии. Конечно, речь идёт не обо всей элите и не обо всей бюрократии, но о той тенденции, которая всё больше набирала в их среде силу. При этом первая всё менее считалась с Самодержавной властью Монарха, а вторая все больше подменяла собой его власть. Элита, в том числе и некоторые члены Династии, уже не считали себя обязанными беспрекословно слушаться своего Главу. В полной мере это проявлялось и в царствование Императора Александра III. Как писал Н. А. Павлов: «К нам с Запада поступила бюрократическая система управления и хозяйства, на которую
Павлов Н. А. Его Величество Государь Николай II. С. 15–20.
Степанов В. Л. Самодержец на распутье: Николай II между К.П. Победоносцевым и Н. Х. Бунге // Власть, общество и реформы в России в XIX – начале XX века: исследование, историография, источниковедение. СПб: Нестор-история, 2009. С. 151.
Епанчин Н. А. На службе трех императоров // Александр Третий. Воспоминания. Дневники. Письма. С. 195.
