же хорошо, что Брендольв вернулся!
Пир в усадьбе Тингваль продолжался три дня, и эти три дня для Хельги слились в один длинный и восхитительный день. С утра до ночи по всей усадьбе шевелился народ, везде звучали голоса, служанки суетились на кухне, в гриднице не убирали столов. Шум и радостная суматоха, непохожая на обычный порядок, наполняли душу Хельги восторгом, блаженным чувством, что жизнь сильно изменилась к лучшему и навсегда. Это все равно что весна. Жители округи радовались случаю свидеться и обменяться всеми новостями, какие у кого набрались. Кто-то летом путешествовал и теперь имел что рассказать; кто хвастался новыми нарядами, кто толковал сны; вечерами рассказывали саги и пели предания о богах, играли в тавлеи. Фроди Борода посватался к овдовевшей невестке Торхалля Синицы, и вечером отмечали обручение; Бьёрна Валежника помирили наконец-то с фру Арнхейдой из усадьбы Мелколесье, и они пообещали больше не топтать поля друг другу и не портить снасти. Мальчики и девочки, взятые родителями в гости, целыми днями носились по усадьбе и вокруг, наполняя воздух криками и мельканием снежков. Даже ночью в покоях не смолкали разговоры вполголоса – находилось немало умельцев рассказывать страшные саги про мертвецов и еще больше охотников слушать. Усадьба Тингваль жила дружно, и всякий, кто попадал сюда, с каждым вдохом впитывал в себя мир и расположение к людям. Оттого-то здесь никогда не ссорились, оттого-то все соседи так любили бывать здесь. Даже огонь здесь горел как-то по-особенному: всех согревая, но никого не обжигая.
Хельга была бы рада, если бы йоль никогда не кончался. Но время проходит, гости разъезжаются, и остается только смотреть на солнце и считать дни до весеннего Праздника Дис*, когда все повторится в усадьбе Лаберг.
Из грустной задумчивости, которая неизбежно наступает после большого веселья, Хельгу вывела Сольвёр. Утром она отлучалась из усадьбы и вернулась с таинственным и озабоченным видом.
– А я видела кое-кого, кто тащил лошадиный череп! – загадочно сообщила служанка.
– Кого? – Хельга тут же обернулась к ней. Лошадиный череп прямо наводил на мысль о колдовстве. – Куда тащил?
– Куда! – воскликнула Троа, другая служанка. Она шла с вымытыми деревянными ведрами для молока, но остановилась, поставила ведра на землю и воинственно уперла руки в бока. – Куда же еще, как не к старой Трюмпе? Кому еще у нас может понадобиться такое добро!
Работники, женщины, даже кое-кто из хирдманов подходили поближе, прислушивались. Трюмпой звали старуху, которая жила с двумя сыновьями и невесткой в самом дальнем конце фьорда. Она была колдуньей, да и вся семья ее зналась с нечистью, потому их сильно не любили. В другом месте колдунов давно бы прогнали прочь, но Хельги хёвдинг не разрешал этого делать. «Здесь – „мирная земля»! – говорил он. – Здесь находит приют каждый, кто в нем нуждается, и никого мы не будем гнать отсюда! Каждый имеет право жить, где хочет, пока не вредит другим».
– А кто нес к ней череп? – спросил Даг. Брезгливо хмурясь, он все же не хотел пройти
