политой нашей кровью земле, устроить фашистам свой Сталинград. Мы должны драться умело, мужественно, с лютой ненавистью к врагу, не думая о смерти. Пусть фашисты думают о смерти и дрожат перед неминуемой расплатой за свои злодеяния! Родина дала нам могучее оружие. Там! – оратор выбросил руку в сторону. – На Урале! В Сибири! Наши отцы и матери, жены, братья и сестры день и ночь куют это оружие, чтобы мы били им врага до полного его уничтожения! Так будем же достойны нашего великого народа, нашей партии, нашего гениального вождя и учителя товарища Сталина! Смерть немецким захватчикам! Вперед, на врага! Победа будет за нами! – Переждал немного и срывающимся голосом: – По маши-ина-ам!
Глава 14
Сперва около часа долбила артиллерия. Затем «сыграли» «катюши». Что творилось впереди, у немцев, в сумерках раннего утра, в круговерти метели разглядеть было нельзя. Тем более что Алексей Петрович сидел задом наперед, то есть лицом к корме, и мог видеть лишь то, что творилось сзади. Да и то далеко не все: обзор был не слишком-то велик.
Но вот взревел мотор, танк дернулся и покатил, переваливаясь с боку на бок, то с натугой карабкаясь вверх, то падая вниз. Хотя Алексей Петрович уже имел опыт езды на танке и сказал себе, что больше не сядет в эту душегубку, однако тот риск и ни с чем не сравнимый азарт, когда несешься в неизвестность, и все вокруг гремит и грохочет, будто ты попал в ужасные жернова, перемалывающие всех и всё, в то же время оставаясь в убеждении, что именно тебя-то как раз и не перемелют, потому что… а черт его знает, почему! – и на этот раз не удержался, полез и теперь, вцепившись обеими руками в скобы, тычась головой то в резиновый налобник прицела, то затылком тоже во что-то резиновое же, но твердое, как железо, весело проклиная себя за ненужное молодечество, которое когда-нибудь кончится плохо.
Танк катил в своем ряду одним из последних, командир торчал в люке, Алексей же Петрович видел только глубокую колею, оставляемую танками в снегу, прицепленную к танку пушку, укутанную брезентом, да следующие сзади танки, облепленные десантниками, и все это неясно, в вихрях снега, поднимаемых танковыми гусеницами в помощь самой метели.
Под Сталинградом он тоже ехал на месте пулеметчика, но в носовой части «тридцатьчетверки», откуда обзор больше, а главное – виден сам бой. И даже выпустил несколько коротких очередей по колонне машин, набитых румынами, но не был уверен, попал в кого-нибудь или нет. Однако попал-не попал – не главное. Главным было то, что он не только наблюдал бой издалека, чтобы описать его, силясь представить себя на месте то того, то другого действительного участника боя, но и участвовал, то есть при случае мог сказать, не кривя душой, что тоже воевал.
Поначалу, как и под Сталинградом, перли и перли. Иногда то далеко, то совсем рядом что-то взрывалось, взметая вверх снежные фонтаны. Иногда по броне что-то било с тупой настойчивостью, или вдруг шарахнет точно градом по жестяной крыше, но не страшно, хотя тело само по себе реагировало на каждый удар и шараханье, сжимая мышцы живота и обдавая холодом грудь, то есть то и там, где сосредоточена
