в начале XVIII в. обращали в христианскую веру американских туземцев. Во многом этой достоверности он добился благодаря описанию сцен природы, изобилию топонимов, важнейшим из которых был образ реки, символизирующий время, течение жизни, а также благодаря другим образам животных и растений – например, дримониму «лес» или «джунгли». Шатобриан переносит читателя на далекие берега американских рек, в самое сердце природного хаоса, в первородную стихию, из которой появился мир: «Разбросанные по долинам деревья всевозможных форм, цветов и ароматов, соединившись друг с другом, поднимаются так высоко, что человеческому взгляду трудно разглядеть их вершины. Дикий виноград, бегонии, колоцинты переплетаются у подножья этих деревьев, карабкаются по ветвям, взбираются на самые кончики, устремляются от клена к тюльпановому дереву, затем к штокрозе, выстраивая тысячи арок и портиков. Часто, переползая от дерева к дереву, эти лианы пересекают рукава рек, над которыми они перебрасывают мостики из цветов. Из глубины этих массивов магнолия выстраивает свой неподвижный купол белых цветов; она царит над лесом, и нет у нее ни одного соперника, кроме пальмы, которая тихо помахивает недалеко от нее веером зеленой листвы»[83] (курсив мой. – С. Г.). В подобном примере, как и в приведенном выше отрывке описания природы острова Иль де Франс Бернарден де Сен-Пьером, речь идет о флорообразе с точки зрения создания образа экзотической флоры, о которой широкий читатель в начале XIX в. знал немного. Названия диковинных растений, которые для читателя искушенного, естествоиспытателя, являлись лишь подробным перечислением фитонимов-денотатов, могли вызывать у читателя неискушенного цепь неожиданных ассоциаций, которые делали эти образы символическими, сложными. Но субъективные коннотации проявляются здесь не только в том, что дают возможность ощутить, понять природу Америки. Подобно тому как Руссо наделял сцены природы и ее феномены атмосферой мечтательного наблюдения, философского поиска, Шатобриан передает мысли христианина-миссионера, который за прекрасными декорациями диковинных растений видит варварскую суть дикой природы. Флора становится прекрасным ликом ее самых чудовищных проявлений.
Шатобриан создал картины американской флоры и фауны, основываясь на записках путешественников[84], а также на собственных впечатлениях. В 1791 г. он отправился в Америку[85], так как давно мечтал написать «эпопею человека природы»[86] и увидеть далекие края собственными глазами. В 1790-е годы он разделял идеи Руссо о «естественном человеке», представлял экзотическую природу как некий идеальный мир свободы. Но написать книгу об этом мире ему удалось лишь в начале 1800-х годов, когда его взгляды на политику, религию, цели и задачи литературы в корне изменились.
К 1798 г., находясь в эмиграции, Шатобриан переживает духовный кризис, после чего юношеская приверженность к политическому свободомыслию, к наследию Руссо и Вольтера уступает место религии, в которой писатель
Он пользуется целым рядом книг XVIII в., посвященных описанию Америки. Это прежде всего «История и общее описание Новой Франции» (1744) П. де Шарле-вуа, «Обычаи американских дикарей в сопоставлении с обычаями первобытных людей» (1724) П.Лафито, «Путешествия по Северной Америке в 1766, 1767 и 1768 годах» (1778) Дж. Карвера, и особенно «Путешествия по Северной и Южной Каролине, Джорджии, Восточной и Западной Флориде, по стране Чероки и т. д.» В.Бартрама.
Договариваясь с Мальзербом в 1789 г. о путешествии в Америку, он планировал его как миссию, рассчитанную на девять лет и собирался пройти чуть ли не через весь континент. Но путешествие продлилось лишь пять месяцев. К тому же в те годы он руководствовался не религиозными, а просветительскими чувствами, желанием открыть для себя новые земли.
Во вступлении к первому изданию «Атала» Шатобриан писал: «Я был еще очень молод, когда задумал создать эпопею о человеке природы».
