и нам, современникам.
В Екатеринбурге в то время, в октябре 1918 года, были два энергичных генерала: русский – В. В. Голицын, формировавший 7-ю дивизию горных стрелков Урала, и чех Гайда с очень молодым длинным лицом, похожим на маску, с почти бесцветными глазами с твердым выражением крупной, хищной воли и двумя глубокими, упрямыми складками по сторонам большого рта. Форма русского генерала, только без погон, снятых в угоду чешским политиканам. Голос его тихий, размеренный, почти нежный, но с упрямыми нотками и с легким акцентом; короткие, отрывистые фразы с неправильными русскими оборотами.
Гайда проводил такую точку зрения:
– Русский народ совсем не может иметь теперь, немедленно, парламентаризма. Я в этом убедился, пройдя всю Россию и Сибирь в два конца. И от революций все устали, хотят только порядка. По моему мнению, России нужна только монархия и хорошая демократическая конституция. Но теперь нельзя. Надо скорее военную диктатуру. Я поддержу своими полками, если найдется русский генерал, который возьмет власть на себя.
Так говорил Гайда в октябре 1918 года в вагоне у генерала Нокса. Но и он был бессилен удержать свои части на фронте и поневоле требовал замены их дивизией генерала Голицына.
На наших глазах эта смена и происходила. Русские полки и батальоны, которые пришлось видеть на фронте, поражали своей малочисленностью, скудным снабжением, плохим обмундированием.
Непостижимо, как могли при тех условиях наши отряды и молодые полки не только держаться на фронте, но и вести наступление, очищать от большевиков огромные пространства Сибири и Урала. А это было так, сама действительность тому свидетельство. Горячая любовь к Родине, выносливость русского человека да всеобщая ненависть к большевикам делали это дело. А выносливость прямо единственная в мире! Легкие, ветром подбитые шинели, рваные сапоги, отсутствие белья. В передовой линии генерал Голицын представил Ноксу одного молодого капитана, как наиболее отличившегося и дважды раненного. И у него не было второй нижней рубахи на перемену. Никогда не забуду этой картины, как розовый, хорошо упитанный английский генерал, одетый щеголем, похлопал по плечу этого героя капитана, с худым, изможденным лицом и впалыми глазами:
– Ничего, ничего, мы вам дадим белья.
Как огнем, вспыхнуло краской лицо капитана, сверкнули гордо глаза.
– Покорно благодарю, мне ничего от вас не надо. Вот солдатам, если привезли, дайте.
Полураздетую армию одеть было необходимо.
– Наши интенданты – красные, – говорили генералы Голицын и Вержбицкий, – что от них заберем в боях, то и имеем; с тыла ничего еще не получали.
Дух и внутренняя спайка среди этих частей были замечательные. Офицеры и солдаты жили в общих землянках, зачастую обер-офицеры стояли в строю и в бою, как рядовые. Тяжелая боевая служба среди начавшейся уже зимы неслась в высшей степени добросовестно, без отказа. Жила
