могли проститься… Расследование несчастного случая… Похороны… Время все разъедает, ничто не возрождается, не зацветает вновь… никогда…
– Да, они погибли все трое, в этом я не сомневаюсь.
Франк положил вторую руку на другое колено Клотильды и наклонился ближе:
– Хорошо, Кло, значит, дело закрыто! Какой-то засранец сыграл с тобой несмешную шутку – бывший возлюбленный или завистливый корсиканец, не имеет значения, не забивай голову ничем другим.
– Чем именно?
Клотильда чувствовала себя лицемерной дрянью, притворщицей, лгуньей.
Случалось, прямота Франка многое упрощала.
– Мыслью о том, что твоя мать может быть жива. Что это она тебе написала.
Бах!
Молочно-белая, намазанная кремом от загара кожа Клотильды вспыхнула до корней волос.
Конечно, Франк.
Ну конечно.
Что ты себе вообразил?
– Конечно, Франк. Я и не думала.
Притворщица! Лицемерка! Лгунья!
Франк решил не настаивать.
Он победил, голос разума услышан, незачем давить.
– Вот и забудь, Кло. Ты захотела вернуться на Корсику. Я согласился. Теперь забудь и наслаждайся отпуском.
Да, Франк.
Конечно, Франк.
Ты прав, Франк.
Спасибо, Франк.
Ровно через минуту Франк предложил смотаться в Кальви. До города-крепости всего пять километров – меньше десяти минут езды, если дорогу не перегородит стадо ослов или, к примеру, автофургоны для кемпинга.
Он отправился за чистой рубашкой, Валу захлопала в ладоши, услышав новость: Кальви – это торговая улица, запруженная туристами, шикарные яхты в порту, пляжи. Она вошла в дом, чтобы надеть узкое платьице, причесаться, открыв лоб, шею и загорелые плечи, и переобуться в сандалии из плетеной серебристой кожи. Девочку вдохновляла идея возврата к цивилизации, и не абы какой, а сиятельно-богатой. Клотильда спросила себя: «Что между нами не так?»
Пока Валентине не исполнилось десять лет, они были заодно. Маленькая чокнутая принцесса и ее мамаша-психопатка. Клотильда обещала себе, что так будет всегда.
Идиотские игры, безумный смех, общие секреты.
Она клялась, что никогда не станет сварливой, занудной, «черно-белой» матерью, но все вдруг изменилось, а она не заметила. Выбрала неверный угол обзора. Думала, придется иметь дело с бунтаркой переходного возраста, какой сама когда-то была. Она не забыла свои мечты, не дала поблекнуть ценностям. Осталась прежней.
И ошиблась. Во всем.
Валентина, благоразумная современная девочка, считала, что и мать, и ее идеалы давно устарели. Мамочка-чудачка была ей в лучшем случае безразлична, в худшем – заставляла стыдиться.
Валу – вся в изумрудном, даже сумочка с бахромой того же цвета! – стояла перед машиной, Франк сидел за рулем.
– Готова,
