участников было то, что «церковники», которых они видели, оказались не темными невеждами, а образованными, умными, яркими людьми, они убедительно говорили, спорили, приводили веские аргументы, шутили, смеялись, наконец, а не отстраненно «вещали от лица Церкви» незыблемые истины.
Крайне важным было и то, что крупные ученые, принимавшие участие в семинаре, отнюдь не дистанцировались от «служителей культа», кого большевистская пропаганда приучала считать «реакционными мракобесами». Ученые легко находили с ними общий язык, «приятельствовали», и многие не скрывали при этом своей веры в Бога. Но и в тех случаях, когда эта вера не заявлялась или даже налицо был подчеркнутый нейтралитет, само участие «звезд науки» в семинаре по христианской антропологии и психологии было в то время значимым и говорящим само за себя[16]. Уже много (более двадцати) лет спустя я встретился с одним московским священником, который рассказал, что, будучи студентом одного из вузов, только начавшим интересоваться религией, случайно попал на наш семинар и был поражен тем, что «такие люди» оказываются верующими, – значит, в вере есть что-то даже для них притягательное и важное. Это, как он признался, оказалось тогда толчком на пути к Храму.
Теперь о Действии. Организация семинаров, поддержание их ритма, уровня, содержания, атмосферы требовали постоянных и немалых усилий (помню, полмесяца готовимся к очередному семинару, полмесяца от него отходим). Но чтобы все не ограничилось лишь вспышкой интереса, нужны были (подразумевались) дальнейшие шаги и действия, успех которых, в свою очередь, зависел от пересечения Времени, Места и Людей.
В 1991–1992 гг. Академия педагогических наук СССР после буквально шквала общественной критики (по большей части вполне справедливой) была преобразована в Российскую академию образования. Вскоре Научно-исследовательский институт общей и педагогической психологии Академии педагогических наук СССР (НИИОПП АПН СССР) был переименован в Психологический институт Российской академии образования (ПИРАО)[17]. Директором института был назначен академик В. В. Рубцов. Побывав на одном из заседаний семинара, он щедро предложил автору этих строк создать при институте первую за всю историю страны Лабораторию христианской психологии.
Однако именно так назвать Лабораторию В. В. Рубцову в Президиуме РАО категорически не разрешили (настороженность оставалась, откат интереса уже намечался). Одним из главных аргументов было решительное суждение, что никакой христианской психологии нет, не было и не будет. Подобное приходилось слышать тогда повсеместно, причем не только от ученых коллег, но и от представителей Церкви[18].
После сложных переговоров сошлись на таком, предложенном мной названии – Лаборатория философско-психологических основ развития человека. Название в общем-то достаточно приемлемое, ибо осуществление «проекта» христианской психологии
Хотя не обходилось и без некоторых курьезов. Например, крупнейший психолог и методолог науки Владимир Петрович Зинченко охотно согласился выступить на одном из семинаров с докладом, но потом (со свойственным только ему мягким юмором) жаловался автору: «Понимаете, выхожу я на трибуну, собираюсь уже говорить, вдруг весь зал встает, смотрит на меня и начинает креститься. Я опешил в недоумении – хорошо, догадался оглянуться и увидел, что прямо за мной висит икона. Ну, так же нельзя, вы бы хоть предупреждали…»
До революции это Психологический институт имени Л. Г. Щукиной при Императорском Московском университете. Выше упоминалось о приветствиях духовных академий в честь его открытия 23 марта (по старому стилю) 1914 г. Институт был построен на территории университета и оборудован по последнему слову техники целиком за счет благотворительного вклада известного купца и мецената С.И. Щукина. Это было первое в мире здание, специально воздвигнутое для крупного научного психологического института. «У нас в Германии, – не без доли зависти писал известный немецкий психолог О. Кюльпе, – нет ничего подобного, что можно было бы поставить рядом». Ведущие американские ученые так же высоко оценили новое научное учреждение в России. Д. Кэттел назвал его «наилучше оборудованным в мире». Э. Титчинер признал, что «приспособления и оборудование соперничают, если не превосходят лаборатории, где-либо в мире существующие» [Психологический институт на Моховой (исторический очерк). М., 1994, С. 6–7].
Условия С. И. Щукина для столь щедрого пожертвования составили лишь несколько простых пунктов: передача института в вечное пользование Императорскому Московскому университету и запрет на использование здания кроме как «в учено-учебных целях»; назначение организатором и директором профессора Г.И. Челпанова; присвоение институту имени горячо любимой, недавно умершей жены дарителя – Лидии Григорьевны Щукиной (1864–1907). Руководство университета с охотой приняло все пункты. Чтобы почувствовать тогдашнее отношение к этому событию, приведем строки из письма собрания сотрудников и студентов института ректору Московского университета: «Настоящее собрание, адреса и приветствия, прочитанные на нем, с очевидностью показывают, какую высокую оценку находит себе дар С. И. Щукина. Мы горячо желаем и находим вполне соответственным, чтобы эти стены хранили в себе изображения тех, благодаря кому создано это научное учреждение. Поэтому мы имеем честь просить Вас и в лице Вашем – Совет Императорского Московского университета возбудить ходатайство о разрешении нам поместить в нашем институте портреты Л. Г. Щукиной и С. И. Щукина. Пусть всякий, входящий сюда хотя бы столетия спустя, видит тех, кому обязан этот институт своим возникновением, пусть ежегодное празднование этого дня, дня св. Лидии и открытия института, совершается под сенью этих изображений. Пусть еще и таким образом будут почтены память Л. Г. Щукиной и примерное деяние С.И. Щукина» (Там же. С. 8).
Советская власть внесла свои коррективы в эти намерения. Вскоре после Октябрьского переворота Г. И. Челпанов был уволен, институт отторгнут от Московского университета, имя Л. Г. Щукиной снято с фронтона здания института – словом, попраны все основные условия дарителя.
…Я пишу это примечание весной 2014 г., аккурат сто лет спустя торжественного открытия института и вышеприведенного письма его сотрудников. Коммунисты уже не у власти (хоть не теряют на то надежды), но институт по-прежнему вне Московского университета и, главное, имя Лидии Григорьевны Щукиной, в честь которой создан этот памятник науки и любви, не возвращено институту. Наши долги перед прошлым предстоит еще возвращать. Прошлое должно занять место прошлого, прошедшего, ушедшего, пережитого, отпущенного с миром, но, пока за нами такие вопиющие долги, оно будет маячить впереди, лишая внутреннего покоя и заграждая путь движения к благому будущему.
Последним можно теперь порекомендовать познакомиться с фундаментальными библиографическими изысканиями Ю.М. Зенько, из которых ясно, что речь идет об обычном православном выражении, которому к тому же более 150 лет. Впервые оно было употреблено в 1860 г. свт. Игнатием (Брянчаниновым). У свт. Феофана Затворника мы находим уже целую программу разработки христианской психологии. Словосочетание «православная психология» появилось спустя почти сто лет: оно было употреблено архимандритом Киприаном (Керном) лишь в 1950 г. в его известной книге «Антропология св. Григория Паламы».
