сыну вслед и обернулась к найденышу. На ее лице играла материнская улыбка, кроткая и спокойная. Она обняла вздрогнувшего мальчика теплыми мягкими руками, и аккуратно усадила его обратно в подушки, едва слышно приговаривая ласковым голосом:
– Ничего-ничего. Не бойся. На вот, отвару целебного выпей. Вмиг всю лихорадку выгонит.
Ли по-прежнему дрожал, но нежность улыбающейся женщины, знакомые материнские интонации, пусть даже на чужом языке, сделали свое дело – он расслабился, откинулся на подушки и осторожно взял заботливо протянутую кружку с горячим отваром. Мальчик принюхался к душистой горячей жидкости и, шумно хлюпая, отпил немного.
В кузнице, наперекор промозглой сырости, царившей на дворе, стоял крепкий сухой жар. Кроваво-красные угли мерцали, словно сердце горного великана. Эти алые всполохи да сероватый жиденький свет, пробивавшийся через маленькое окошко – вот и все освещение, при котором трудились двое мускулистых мужчин в кожаных фартуках.
Невысокий и поджарый Чэн сжимал клещами пылающую оранжевым заготовку. Николай, мощный, поросший русым волосом на широкой груди и руках, ловко орудовал огромным кузнечным молотом, придавая металлу нужную форму. Время от времени Чэн подносил кусок железа к лицу и придирчиво осматривал, наблюдая, как он постепенно превращается в аккуратную подкову. Наконец, после очередного осмотра, он удовлетворенно покачал головой и сунул подкову в кадушку с холодной водой. Зашипело, кузницу заволокло белым паром.
Чэн присел на лавку у стены, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. Некоторое время он внимательно смотрел на краснеющие угли, а потом задумчиво проговорил:
– Та женщина в поезде. Китаянка. Очень на мою Кианг похожа. Если бы она тогда при родах не умерла…, – китаец замолчал, громко и тяжело выдохнул.
Николай тихо присел на лавку рядом. Помолчав, он осторожно, ответил:
– Хорошая у тебя была жена, друг, спору нет. Только нельзя долго человеку одному бобылем жить.
Но Чэн безучастно покачал головой и ответил, будто не слыша своего друга:
– Я очень Кианг любил. И до конца дней своих любить ее буду. Мое место здесь, рядом с ее могилой.
Николай хотел было возразить, но тут в кузницу, бухая сапогами, ввалился насупленный Митяй и, щурясь в полутьме, пробурчал:
– Там мать зовет. Этот проснулся.
Мужчины переглянулись и одновременно встали с лавки…
…Ли сидел на кровати среди подушек и с тревогой разглядывал взрослых, которых привел Митяй. Раскрасневшиеся от жара, потные, несмотря на холодный день, в наспех накинутых телогрейках, Николай и Чэн явно пугали его. Авдотья забрала у мальчика чашку с горячим отваром, и тот сразу ухватил ее ладонь обеими ручонками. Чэн улыбнулся и шагнул к постели. Китайчонок недоверчиво смотрел темными, подпухшими от слез глазами.
– Тебя зовут Вэй Ли? Верно?
Вопрос был задан по-китайски. Услышав звуки родной речи, мальчик вытянул шею и оживленно закивал. Чэн обменялся взглядами с Николаем и, сделав дружелюбный
