переезд, но только когда уже совсем стемнело, перевезли денежный ящик доктора под конвоем Филиппа и Амины, причем и старик плелся позади тележки. Было уже поздно, когда они окончательно устроились и отошли на покой.
Глава VI
«Так вот эта комната, которая столько лет оставалась запертой! – проговорила Амина, войдя в нее поутру задолго до того времени, когда Филипп проснулся после проведенной без сна предыдущей ночи. Она огляделась кругом, окинула взглядом всю обстановку, причем ей кинулись в глаза птичьи клетки, и она заглянула в них. – Бедняжки! – прошептала она по адресу истлевших канареек. – Так в этой комнате явился его матери его отец! Что ж, может быть, это и было так! Филипп говорит, что у него есть доказательства; и почему бы этому не быть? Бели бы Филипп умер, я была бы счастлива, если бы мне явился его дух: все же это был бы он! Но что я говорю! Ах, предательский язык, зачем ты выдаешь мою тайну?.. Стол опрокинут – это похоже на следствия страха или испуга; и рабочая корзинка, из которой все высыпалось… Это просто глупый женский страх! Простая мышь могла бы вызвать его у нервной женщины, а вместе с тем есть что-то жуткое в самом факте, что эта комната столько лет не видела света, что ни одна человеческая нога не переступала ее порога! Неудивительно, что Филипп чувствует себя подавленным этой тайной, связанной с этой комнатой; ее не следует оставлять в таком виде; надо сейчас же сделать ее жилой.»
И девушка, давно привыкшая ухаживать за отцом и вести свое маленькое хозяйство, тотчас же принялась за дело.
Каждый уголок, каждый стул, стол и вся остальная мебель были тщательно почищены, вытерты и прибраны; паутина снята; стол и кушетка переставлены на другое место в середину комнаты; клетки вынесены вон. Когда вся эта приборка была окончена, и яркое солнце заглянуло в раскрытое настежь окно, комната смотрела весело и приветливо.
С свойственной женской душе чуткостью Амина сознавала, что самые сильные впечатления сглаживаются, когда предметы, связанные с ними, не напоминают нам о них. И вот она решила облегчить душевное состояние Филиппа, которого, со свойственной ее темпераменту пылкостью, она успела горячо и глубоко полюбить. Все снова и снова принималась она за чистку и приборку, пока каждая картина, каждая мельчайшая вещица в комнате не приняли опрятный, веселый, почти новый вид.
Не одни только клетки, но и рабочая корзинка со всеми принадлежностями была унесена вместе с начатой вышивкой. Филипп оставил ключи на полу; Амина раскрыла буфет, обмыла и обтерла в нем стеклянные дверки и занялась чисткой серебра, когда ее отец вошел в комнату.
– Боже милосердый, – воскликнул он, – неужели все это серебро, чистое серебро?! Видно, правда, что У него есть тысячи гильдеров! Но только где они у него запрятаны?
– Помни, отец! Не смей никогда говорить о них! Твои деньги и теперь сохранены, и за это ты должен быть благодарен Филиппу; он отстоял их от разбойников, пришедших ограбить тебя.
– Да, да… это правда!
