подошел к окну. По неизвестной причине ему было проще общаться с Ленкой не оборачиваясь, стоя к ней спиной.
– Я сегодня вещи буду собирать, – сказал он. – Поедешь со мной?
– Развеяться? – обрадовалась она. – Вот и правильно, давно пора. Конечно поеду. Видишь, даже не спрашиваю куда. Как ниточка за иголкой. – Ленка помолчала и, вопреки своему же утверждению, поинтересовалась: – А куда мы едем?
– На дачу, – ответил Женька, внимательно глядя сквозь стекло на улицу, где ничего примечательного не происходило.
Моросил скучный летний дождь, редкие дымные тучи бежали по небу, деревья стояли блестящие, неестественно зеленые. «Мои этого не увидят», – привычно подумал Женька.
– Нужно будет продуктов набрать, – сказал он. – Но у меня башка не варит. Придется тебе командовать.
– На дачу? – переспросила Ленка.
Он обернулся. Кивнул:
– Да.
– Зачем?
– Есть дело, – сказал Женька.
– Нет, Женя. – Ленка встала, подошла, положила ему руки на плечи, заглянула в глаза. – Не надо туда. Там ты будешь все время вспоминать и грустить.
– Я не для того туда еду.
– Все равно. Тебе нужен позитив. Знаешь, когда думаешь о плохом, то притягиваешь к себе разные неприятности. – Ленка развернула к себе голову Женьки, попытавшегося отвернуться. – Нельзя так. У тебя вся жизнь впереди. Думаешь, твоим родителям приятно видеть, как ты страдаешь?
Он косо посмотрел ей в глаза:
– А они видят?
– Конечно, – убежденно произнесла Ленка.
– Сидят на облачке и вниз смотрят?
– Зачем ты так? Ясно же, что мы не умираем насовсем. Это только переход.
– Куда?
– Ну… Это слишком сложный вопрос. По-разному говорят. Нам с тобой рано о таком думать. Потом когда-нибудь, когда состаримся.
– Я не хочу потом, – сказал Женька. – Я хочу сейчас. Моих родителей убили. Их нет, понимаешь? Были, а теперь все. – Он помахал перед собой рукой. – Пусто, никого. И никто на меня не смотрит, не надо тут… цирк из смерти устраивать.
– А вот в Нью-Орлеане… – Ленка сделала интригующую паузу. – Там похороны как карнавалы проходят. Негритянский джаз играет, они веселятся, а покойника бегом на кладбище несут. В знак того, что тяжелая земная жизнь закончилась, а начинается новая. Вот и празднуют.
– Я терпеть не могу джаз. И карнавалы негритянские. У нас тут не Нью-Орлеан.
Женька выругался. Она потребовала, чтобы он при ней не смел этого делать. В принципе, она была права, но не сегодня. Не в эти дни, когда он был по большей части предоставлен самому себе и своему горю.
Отойдя, Женька буркнул, обращаясь к стене или какому-то предмету мебели:
– Ладно, мне собираться надо. Рано утром выезжаю. Дел – во!
Он провел ребром ладони по горлу. Была еще надежда, что Ленка спохватится, предложит помощь, а потом и вовсе вызовется сопровождать его на дачу. Но она этого не сделала. Притворилась обиженной. Так было
