rel="nofollow" href="#note_1" type="note">1 В комнате стоял хохот. Новый заход, и бутылочка выбрала мою девочку. Она сняла пиджачок, выпила «Мокку» и поцеловала своего хахаля взасос. Я смотрел молча. Чмокаться по правилам было нельзя. Игру покинул мой друг. На этот раз бутылочка указала на меня. Я тоже выпил ликёр, потом снял рубашку и сцепился во французском поцелуе с партнёршей по танцу. Дальше – больше. Круг повторился. Моя девочка лобзалась с хахалем, а я – с партнёршей по танцу. Напряжение нарастало.
Игру покинули ещё трое. Нас осталось пятеро: моя девочка, её хахаль, моя партнерша, я и девушка, с которой никто не хотел целоваться. Появилась новая бутылка другого, сладкого, ликёра. Меня развезло. В какой-то момент я заметил, что остался в одних трусах. Остальные были ещё как-то одеты. Решили взять небольшую паузу. Хахаль что-то весело шептал на ушко моей девочке и самоутверждался за мой счёт: взял гитару и запел собственные сочинения. «Ритмы зарубежной эстрады» завершились, и народ жался по углам огромной комнаты, с интересом наблюдая, чем всё закончится. Кто-то из моих друзей уговаривал меня пойти домой. Я отнекивался и упорствовал, настаивая на своём.
Пауза быстро закончилась, и моя девочка крутанула бутылку. Зашуршало шёлковое безумие и горлышко показало на меня. Смолкла музыка, и все притихли. Перед моими глазами пронеслась вся жизнь. Кружилась голова, меня подташнивало. Молча жахнув рюмку сладкого ликёра, качаясь, я встал, стянул трусы и, отбросив их в сторону, схватил за руку свою девочку и притянул к себе. Сильно прижимая и удерживая, переплетая её руки, на мгновение взглянув ей в глаза, я впился в неё долгим засосным поцелуем. Настала мёртвая тишина.
Резкая боль привела меня в чувство. Оттолкнув свою девочку, я выхватил из рук хахаля гитару, качаясь и спотыкаясь, выкатился на середину комнаты и ртом полным крови, истошно завопил свою песню: «Ах, в зарослях и джунглях Миндораса, обезьяна модная жила, ах, полюбила негра, негра-пидораса, а е..ть ни разу не дала!» На последнем аккорде с криком: «Это твоему композитору!», – я бездыханно рухнул на пол, разбив себе бровь и гитару хахаля.
Открылась дверь, и в комнату вошли родственники моей девочки. Последнее, что я смутно слышал сквозь дурманящий сон, это как бабушка Герда прогундосила дедушке Харрису:
– Ну вот, а ты говорил! Он опять за старое взялся!
* * *
Проснулся я поздно, после обеда. Комната была светлая, чистая и уютная. В окно заглядывало низкое зимнее солнце. Я лежал в кровати голый, укрытый одеялом и пледом. Рядом стул с аккуратно сложенной одеждой. Откуда-то снизу доносились глухие звуки и голоса. В комнате чуть слышался сладкий запах моей девочки. Я всё ещё был у неё в гостях. Озираюсь по сторонам, вспоминаю сцены ночной вечеринки. Вспомнил всё…
Физически чувствовал себя хорошо, молодой крепкий организм легко справился с алкогольным отравлением, но моральные терзания разрывали меня в клочья. Хотелось выброситься из окна и бежать, куда глаза глядят. Меня угнетала собственная бесполезность
