style="font-size:15px;"> Проходит около пяти лет. А. Чернова пишет Цветаевой подробный отчёт о том, как проходило венчание К. Родзевича и М. Булгаковой. Невеста, после причастия, вытерла губы платком. Эта деталь настолько поразила Цветаеву, что комментирует она только эту сцену: «Стереть платочком причастие – жуткий жест». 40
От «чудовищности» причастия – к «жуткому» жесту. Кровь Христову стереть с губ! Жуткий жест – кощунственный жест, c точки зрения Цветаевой.
Цветаева уверена, что в ином мире её лучше поймут, чем в земной жизни. В статье «Поэт и время» она детально развивает эту мысль: «В России меня лучше поймут. Но на том свете меня ешё лучше поймут, чем в России. Совсем поймут. Меня самоё научат меня совсем понимать. Россия только предел земной понимаемости, за пределом земной понимаемости России – беспредельная понимаемость не-земли». Вера в существование иного, не-земного, лучшего, справедливого мира, где судят не по платью, не по внешности, не по положению, занимаемом в земном обществе, а по уму и таланту, помогала Цветаевой не бояться смерти. И даже, в каком-то высшем смысле, предпочитать её жизни: «я, конечно, кончу самоубийством, ибо всё моё желание любви – желание смерти. Это гораздо сложнее, чем «хочу» и «не хочу». И м. б., я умру не оттого, что «там хорошо». 41
В Цветаевой всегда жило внутреннее ощущение «реальности высшей по сравнению с окружающей нас видимой реальностью». 42
Смертная память была у Цветаевой с детства. Даже в её самых ранних стихотворениях тема смерти занимает не последнее место. В юности Цветаева испытывала страх перед смертью, чувствующийся во многих стихотворениях 10—20-х гг. Этот страх, несомненно, был связан с атеистическим направлением мыслей Цветаевой в тот период её жизни. В начале 20-х годов, размышляя о смерти, Цветаева скажет: «Думаю, смерти никто не понимает. Когда человек говорит: смерть, он думает: жизнь. <…> Смерть – это когда меня нет. Я же не могу почувствовать, что меня нет. Значит, своей смерти нет. Есть только смерть чужая, т. е. местная пустота, опустевшее место (уехал и где-то живёт), т. е. опять-таки жизнь, не смерть, непонимаемая, пока ты жив. <…> Я думаю: страх смерти есть страх бытия в небытии, жизни в гробу: буду лежать, и по мне будут ползать черви». 43
Нетрудно заметить в этих высказываниях прямое влияние Эпикура, Сенеки, М. Монтеня.
Страх смерти пройдёт у Цветаевой, когда в ней ослабеет атеистическое настроение и усилится религиозное сознание, когда придёт понимание того, что между жизнью и смертью нет грани, и что жизнь души и духа не кончается со смертью тела. Цветаева постепенно начинает твёрдо верить в Бога и в вечную жизнь души. Тема смерти станет ведущей темой цветаевской лирики. В зрелом возрасте Цветаева напишет: «Нет ни жизни, нет ни смерти – третье». («Новогоднее»)
Третье – это бессмертие. Совсем по П. Чаадаеву: «Христианские бессмертие – это жизнь без смерти, а вовсе не жизнь после смерти». 44
Цветаева
