в село Озёрное на базу отдыха портовиков. Николай, через, какого-то, своего товарища по работе, у которого родители трудились в порту, достал путёвку на три дня и они поехали. Было лето. Они веселились, купались, загорали, а вечером занимались петтингом. Обнимаясь и целуясь, они дарили друг другу незабываемые минуты человеческого наслаждения. Это наслаждение имело чистое и непорочное начало. Николай прочувствовал каждый её нерв, каждый вздох, боясь обидеть самым незначительным касанием. Только на третью ночь с ними случилось то, что обычно случается между влюблёнными молодыми людьми. Ирой овладело такое нестерпимое желание, что она, уже, ничего не могла с собой поделать. Изнемогая от жгущей жажды неугасимой страсти, плывущая в бесконечном потоке жизненной влаги возбуждённых флюидов, она с неистовым желанием, гордо и ласково, отрешённо и томно, отдалась во власть своего властелина. В ту, незабываемую, ночь она отдала Николаю всю себя, всё самое дорогое – свою девичью честь. И он взял её легко и ласково, поднимая и превознося на вершину небывалого счастья. Она совсем не ощущала неприятной боли или, чего-то, подобного, а только блаженство и ту, истинную, приятную сладость жизни, которую многие не могут получать годами. Она всё это ощутила сразу и на полную силу. Тогда она воистину поняла суть женского счастья – любить и быть любимой, всегда оставаясь благодарной Николаю, за его первое участие в её втором рождении, рождении в ней женщины. Усталые и изнеможённые они уснули. А на утро, когда радостное и золотистое солнце подарило землянам свои первые лучи, они проснулись, и Ник, увидев, в какой цвет были окрашены простыни, просто-напросто, как порядочный мужчина, правильно оценивший ситуацию, находясь в трезвом уме и здравом рассудке, сделал ей предложение руки и сердца. И вот, они с того времени, уже, почти, двадцать лет вместе и всегда им вместе было хорошо, приятно и интересно.
Вспомнив о гостье, Алексей отошёл от окна и занял своё место за столом. Ему было, по своему, жаль Ирину. Себя он, почему-то, не хотел жалеть, да и не было ему себя жаль. Даже, безрезультатно потерянной ночи не было жаль. Он жалел её. Ему казалось, что он, как-то, обидел её, не нашёл к ней нужный подход и нужные слова. Он даже не догадывался, что он обижает её и сейчас, когда держится так спокойно, будучи остывшим, от той пылкой прыти, которая пылала в нём ещё десять или пятнадцать минут назад. Кушать уже никому не хотелось, пить тоже. Ира, наконец, поняла, что всё то, что должно было случиться, уже случилось. Чтобы, хоть, как-то сгладить обстановку и снять с себя вину перед хозяином номера за испорченный вечер, она достала из своей дамской сумочки две десятидолларовые купюры, подумав, что на большее она не съела и не выпила и, положив их на стол, сказала:
– Спасибо, Алёша, за вечер, за ужин, – посмотрела в его погрустневшие глаза и добавила, снова перейдя на «Вы», – не огорчайтесь, мы с вами останемся просто хорошими знакомыми. Ведь, ничего не произошло такого. Да и не могло ничего произойти. Вы мне помогли разобраться в себе. Ещё
