новые побеги? А если лесник срубит его, то оно послужит материалом для оград и ворот. Разве не счастлив ты тем, что еще раз можешь ощутить запах влажной земли, дарующей жизнь всему сущему? Разве не радостно тебе видеть пышные девичьи волосы, ниспадающие по плечам юной красотки? Разве не горд ты, когда замечаешь, как серьезно молодой лучник натягивает свой лук? Разве не будит в тебе мужскую гордость вид матери, ухаживающей за своими детьми? В мире столько красоты! Не закрывай же глаза только потому, что ты утратил свою крохотную долю счастья.
– Я счастлив, что у меня есть такой брат, – ответил я. – По делам моим, я должен был бы быть здесь один. Я не забыл, что ты сам выбрал свой путь – вместе со мной.
– В наши времена жизнь была бы невыносима без тебя…
– Но ты хотел остаться…
Уильям отвернулся.
– Для меня все было не так. В круге я услышал совсем не то, что ты.
– Не может быть! Что ты слышал?
– Я не могу сказать тебе. Сейчас не могу. Но я скажу, скажу позже.
Мы вернулись к мосту через Рейбрук, и я высыпал содержимое моей сумы на плоский камень, лежавший рядом с дорогой. В суме были вещи, которые мы забрали у купца и его жены: кошель, книга и четки с серебряным распятием. Кое-что принадлежало мне: пара штанов, грязная старая туника, две грязные рубашки, кожаный фартук каменщика, семь резцов разной величины, точило, старый деревянный молоток, почти новая киянка, две свечи, кремень и мой кошель с малой толикой денег: пять шиллингов, шестипенсовик и три фартинга. Эти деньги мне удалось сберечь за два месяца работы в Солсбери. Я собирался отдать деньги Кэтрин, чтобы нам было на что провести зиму.
Уильям вытряхнул на грязную ладонь содержимое кошеля купца. Монет было около тридцати. Уильям по одной выложил их на камень. Около пятнадцати оказались золотыми, еще два английских четырехпенсовика и три пенни – я их узнал. Остальные были иностранными серебряными монетами. Я взял одну, чтобы рассмотреть. На ней был изображен человек в митре. С одной стороны находился обычный крест, с другой – крест, из которого вырастали лепестки или языки пламени. По ободу шла надпись, но я не мог ее прочесть.
– Что это? – спросил я, протягивая монету Уильяму.
– Это Папа Римский, – ответил он. Взвесив монету на руке, он сказал: – Каждая стоит не меньше шиллинга.
– То есть, если все эти золотые монеты – флорины, а эти стоят по шиллингу каждая… Это больше трех фунтов…
– И мы еще не считали твоих и моих денег… – Уильям потянулся к кошелю на поясе. – Черт! Я вчера выложил деньги в суму. У меня было двадцать семь шиллингов.
– Это неважно. Сколько мы сможем потратить за шесть дней? Я думаю, что деньги Лазаря мы должны пожертвовать церкви.
Снова раздалось карканье ворона – но на этот раз он прокаркал дважды.
Наступила тишина.
Мы переглянулись. Ворон смолк.
– Мне
