дороге я вспомнил о нашем вчерашнем разговоре на богословские темы и спросил, неожиданно для самого себя, какого мнения мой слуга о евреях.
– Сударь, – проникновенно ответил он, – да хранит нас Бог от этих исчадий дьявола!
Меня неприятно кольнули его слова, и я поинтересовался, имел ли он опыт общения с теми, о ком отозвался столь неприязненно.
– Слава Богу, нет, – честно признался Мушкетон. – Но слышал немало и скажу вам, господин де Порту: не приведи Бог нам попасть в лапы еврею-ростовщику. Хорошо, если вырвемся голыми и босыми, но живыми! Представьте, – он доверительно понизил голос, – мне рассказывали, что один еврей требовал от должника в уплату вместо процентов фунт его собственного мяса! И хотел получить его открыто, через суд! Страсти какие! – он перекрестился. – Хорошо, судья оказался мудрый и изворотливый, так что жестокий заимодавец оказался посрамленным. А ну как другой был бы на его месте – вот такой же тупица, к примеру, как лесничий графа де Пейрака?
– И где же случилась эта ужасная история? – спросил я, изо всех сил стараясь говорить непринужденно.
– Точно не знаю, – ответил Мушкетон. – Говорят, где-то в Италии. Да и у нас эти чудовища ничуть не менее кровожадны, уверяю вас, сударь! Вот, слышал я, они и младенцев похищают – то ли для черной магии, то ли еще зачем… – и он поведал мне еще более страшную историю о том, как парижские евреи однажды купили у какой-то нищенки ее новорожденного сына. Об этом узнали, и сбиры нагрянули в дом к еврейскому богачу в тот самый момент, когда собравшиеся там преступники резали младенца на куски и собирали его кровь в специально приготовленные кубки. – Ясное дело, – закончил он, – их всех тут же и арестовали, пытали, а после сожгли на площади. А замученного младенца схоронили на кладбище, так, говорят, на могиле даже зимой цветут белые розы. И розы эти от любого недуга исцеляют.
По счастью, его кобылка в это время отчего-то заупрямилась, так что он немедленно отстал и не увидел выражения моего лица.
Удивительное дело – еще два дня назад мне не пришло бы в голову интересоваться тем, кто такие евреи. И уж подавно не могло бы у меня испортиться настроение из-за того, что такой приятный человек, как мой слуга, относится к ним со страхом и неприязнью. Теперь же его слова остро уязвили меня. Неужели это могло быть правдой? Неужели и я, и мой благородный отец, и ученейший священник отец Амвросий принадлежим к жестокому и кровожадному народу ростовщиков и адептов черной магии? А тот неизвестный парижанин, Исаак Лакедем, письмо к которому лежало во внутреннем кармане моего камзола, он тоже творит по ночам что-то вроде черной мессы? А мать, моя бедная мать, о кончине которой я втайне горевал все эти годы, – неужели она могла участвовать в ритуальных убийствах похищенных или купленных младенцев? Такое просто не укладывалось в голове!
Я чувствовал, что злые слезы душат меня и вот-вот потекут по моему раскрасневшемуся лицу. Что за несчастную судьбу уготовили
