сад пропал. До самого горизонта простиралась оранжевая пустыня. Небо, окрашенное в безумные химические цвета, выглядело куда более зловеще, чем на картинке. Только девушки в белой юбке не было – вот единственное отличие.
– Твоя работа?
Зычный голос Антонины как подменили – вопрос прозвучал едва слышно. Я издала сдавленный хрип, который Антонина, очевидно, расценила как положительный ответ. Покачав головой, она закрыла дверь и снова открыла ее. На улице все стало по-прежнему: сад, потоптанные клумбы, асфальтовые дорожки и шоссе за кустами.
– Чего столпились? – рявкнула вдруг Антонина на девчонок. – До конца занятий еще восемнадцать минут. Ну-ка, вернулись по местам! Рысью!
Стены мастерской затряслись от дружного топота. Я бочком двинулась к своей табуретке, но Антонина поманила меня к себе. Выражение ее лица было какое-то странное. Я на всякий случай сказала:
– Я не нарочно. Оно само.
– Сейчас мы, голубушка, об этом говорить не будем, – задумчиво проговорила она. – И вообще, запомни: молчание – золото. В четверг, в восемнадцать тридцать, придешь сюда. Одна, и никому ни слова.
– Но у меня история искусства!
– Ничего, тебя отпустят.
– А… зачем?
– Узнаешь. Сакурой можешь больше не заниматься. Посадим ее на заднем дворе. Если зиму переживет, считай, оценка положительная. Все, ступай отсюда. И чтобы до четверга я тебя не видела.
В смятенных чувствах я взяла сумку и вышла во двор. Сделав несколько шагов, остановилась. Любопытство, одолевавшее меня, дошло до высшей степени. Что случилось? Почему за дверью оказалась моя пустыня? И что такое ожидает меня в четверг, в полседьмого? Ну, допустим, последнее выяснить нетрудно. Я развернулась и побежала в главный корпус, туда, где при входе висело расписание занятий. Что там по четвергам в мастерской реальности? С утра – окно, потом второй курс до трех, потом преддипломные проекты, а последним в списке – «спецкурс Д». Это что еще такое? Обшарив глазами расписание, я нашла еще несколько не менее загадочных названий – например, «спецкурс М» у иллюзионистов и «спецкурс архетипического символизма» у искусствоведов. Да… ясности не прибавилось, и любопытство мое только увеличилось.
Я огляделась по сторонам, надеясь найти поблизости кого-нибудь из реалистов, кто, возможно, знает об этом деле больше меня. Занятия еще не окончились, и в вестибюле было почти пусто. Но мне повезло: метрах в пяти я заметила хмыря Ивана. Он сидел на скамейке и ел пышку, посыпая свои мешковатые брюки сахарной пудрой. Этот Иван, чахоточный черноволосый парень с мрачным взглядом, тоже учился на отделении реальности, только на год старше меня. Я с ним особо не общалась: он казался юношей угрюмым и со странностями. Но сейчас у меня выбора не было.
– Эй, привет, – окликнула я его. Иван вздрогнул, сунул в рот пышку, как будто опасаясь, что я ее отниму, и промямлил:
– Чего?
– Не знаешь, что за «спецкурс
