подрасти, уродилась шустрым ребенком. Она была представлена самой себе. Она иногда тихонько утирала слезы, когда этого не видел отец, и уходила на берег Днепра. Ей казалось, что судьба ее обманула. Сколько ей было дано, как она любила отца, а он только смотрел куда-то мимо и никак не отвечал на все это, словно ее и не было рядом. Он и пару слов не сказал второй своей дочери, что было ей делать, что думать?
Служанки жалели ее все время, она приходила в ярость от их жалости. И только монах в храме старательно учил ее всему, что знал сам, и все свободное время с девочкой проводил. Под сводами богатейшего и пустого, как и ее душа храма, она молила всех богов и своих и чужих о том, чтобы ее не оставляли в одиночестве, о ней наконец, вспомнили. Она тогда еще не могла знать главного – мудрый князь вспомнит о ней только в тот момент, когда захочет заключить союз с французским королем, не раньше. И однажды она спросила у монаха, которого привыкла считать своим:
– Скажи мне, отчего отец так любит Елизавету? Она умнее и красивее меня?
Дело не в том, дитя мое, – говорил он, – она была первой, она ему показалась тогда чудом – новая жизнь, наше продолжение – всегда чудо, и он почувствовал, когда взял ее на руки, что бессмертен. Он с грустью замолчал, потому что думал о том, что себе такого бессмертия не сможет обеспечить – вот что терзало его больше всего
– В ней есть какая-то бесовская притягательность, – глухо прибавил монах.
После этого странного признания он неожиданно замолчал, словно сказал что-то странное и страшное.
– Бес – это плохо, – услышал он голос Анны, – ты сам говорил мне о том, только я готова ему отдаться, чтобы князь (она не называла Ярослава отцом) обратил ко мне свой взор, и вспомнил, что я тоже его дочь.
– Не говори, даже не думай так, за все расплачиваться придется потом. Лучше за сестру свою помолись, да пожалей ее.
Глаза Анны в тот момент странно округлились, такого услышать она от него не могла никак.
– Мне ее жалеть, да я бы что угодно сделала, чтобы оказаться на ее месте, пусть она меня потом жалеет.
– Зависть дурное чувство, дитя мое, не стоит никому завидовать, в том нет никакого проку, только беда одна.
– Почему ты никогда не учил Елизавету? – вдруг спросила она, ведь она в храме не бывала, а если и заглядывала – только от упрямства да любопытства.
– Мы никогда не были с ней, князь никого из нас к ней не подпустит никогда, хотя много раз говорил я ему о том, но все без толку
– Думаешь, он решил погубить ее душу? – удивленно спросила она, сама она и не знала, что о том думать. Она знала, что есть что-то недоступное ее пониманию. Отец всегда слыл мудрым, он знает что-то, что неведомо монаху. Но она подрастет и узнает его тайну. Как же ей хотелось все изменить, да то, чего изменить было невозможно и стать первой, а не второй в этом мире и в сердце отца. Напрасно этот красивый юноша в черном пытался ее как-то утешить,
