привело вас сюда? На провинциалку вы не похожи.
– А что, тут рисуют только провинциалок?
– Ну, в основном, садятся приезжие.
Альбина встряхнула волосами и с гордостью сказала:
– Я – коренная киевлянка! А портрет… так… просто захотелось. Повешу на стену, буду смотреть и любоваться, – она рассмеялась.
– Одна?
– Да, одна, – Альбина внезапно погрустнела. – Недавно рассталась с одним человеком, поэтому одна.
Я, едва сдерживая в душе радость, с напускным трагизмом в голосе сказал:
– Какое совпадение, я тоже с сегодняшнего дня одинок!
Но Альбина не отреагировала на мои слова и замкнулась в себе.
Портрет дорисовывался в молчании.
Сгладив пальцем некоторые шероховатости, я, памятуя Польшу, взял мякиш черного хлеба и смягчил им наиболее резкие места, придав линиям большей мягкости. Критически посмотрев на свое творение, я с удовлетворением вздохнул: портрет был готов.
Увидев рисунок, Альбина всплеснула руками:
– Как здорово! И так похожа! Артур, вы настоящий мастер! Спасибо вам! – Она открыла сумочку и стала в ней рыться. – И обязательно поставьте свою подпись и сегодняшнее число.
Я взял карандаш и поставил свой фирменный вензель, чуть ниже дописал дату и, немного подумав, приписал, не сильно давя на карандаш: Артур и номер своего телефона.
Свернув в рулон лист и стянув его резинкой, я посмотрел на Альбину. Она стояла, держа в руке деньги, и ждала.
Я протянул ей сверток:
– Альбина, вы не дадите свой телефон?
– Нет, Артур, – она положила деньги на этюдник и, посмотрев на меня, добавила: – Возможно, в другой раз. Спасибо за портрет. – И, развернувшись, стала удаляться, постепенно растворяясь в сгущающихся сумерках.
Так состоялось наше знакомство с Альбиной…
На следующий день, встав пораньше, постояв с полчаса под душем, чтобы выгнать вчерашний алкоголь, и выпив крепкого кофе, я задумался о будущем. Месяц назад я уволился с работы, вернее, нас всех любезно попросили уйти. Наш рекламный комбинат уже давно облюбовал кто-то из нуворишей и, как крыса, отгрызал этаж за этажом, размещая в них какие-то филиалы для бездельников. Окончательно споив нашего директора и бросив ему на старость обглоданную кость, комбинат торжественно перешел в руки аферистов.
Я не переживал по поводу потерянной работы, поскольку был уверен, что без проблем найду другую. Меня ценили как дизайнера: я хорошо рисовал, и в кармане у меня лежал диплом архитектора. Беспокоило другое. Оглядываясь вокруг, я все больше понимал, куда мы вляпались, и не находил себе места в этих новых торгово-рыночных отношениях. Работать на государство, как при Союзе, было еще терпимо. Оно, по крайней мере, меня защищало, бесплатно лечило, учило и обеспечивало крышей над головой. Но на какого-то вчерашнего барыгу, наподобие того, который захватил наш комбинат, – это было уже чересчур. Единственный выход виделся в открытии собственной фирмы,
