Они говорили, что если бы меня положили в московскую больницу, то там, возможно, сумели бы помочь, но здесь в Ташкенте, вы же сами понимаете… Я понимала и не понимала. Не могла понять, не могла смириться с тем, как сказал врач, чтобы я готовилась к самому худшему. Конечно, я видела и понимала, что врачам очень нелегко, что больница переполнена, что не хватает медикаментов, не хватает больничных коек, не хватает врачей. Детских врачей вообще не было, потому что это была городская больница, общая для раненных, для стариков и для детей. Кажется, я все понимала, кроме того, за что, почему я должна быть готовой потерять еще и сыночка. В конце концов, переживания и усталость сломили меня, и я заснула возле тебя, на той же койке, на которой ты лежал, уже в другой палате, которую называли палатой смертников. Называли так, потому что в ней находились вперемешку еще живые, от которых врачи отказались и, которые со дня на день должны были умереть, и уже умершие, которых вывозили из палаты по ночам. Я уснула. Мне приснился мой дедушка, впервые с того дня, как меня подвели к нему, чтобы проститься. И мне до сих пор трудно поверить, наверно потому, что я не могу понять, был ли он во сне или это был его призрак, но, кем бы он ни был, он очень отчетливо сказал мне:
– Вспомни Рахиль, что я сказал тебе перед своей смертью, я сказал: Он есть, он точно есть. Я часто вижу его. Люби его всем сердцем, всей душой…
Дедушка исчез, в палату завезли новенького пока еще живого или уже…Я проснулась или просто очнулась, не знаю. В моей голове внезапно вспыхнул ярко голубой свет и мне стало как будто легче. Я взяла твою высохшую ручонку и сказала, может быть и вслух: – Бог, не знаю есть ли ты или нет, но если есть докажи это – оставь в живых моего малыша. То была моя первая и единственная просьба к тому, в кого я тогда не верила. Лишь страх перед новой утратой, сломил во мне упрямство безверия. Всю долгую ночь я держала твою холодную ручонку в своей руке и беззвучно повторяла одно и то же: – Левушка, сделай чудо, останься жив. Я просила только тебя, не бога, только тебя. Видно под утро, все так же держа твою ручку, я задремала и внезапно проснулась от того, что почувствовала в своей ладони шевеление пальчиков твоей ручки. Я открыла глаза, посмотрела на тебя. Левчик, ты, мой маленький, смотрел на меня. Не просто смотрел. Ты улыбался. Это было так неожиданно, что в первый момент у меня возникло странное, не вероятное ощущение, что это не ты смотришь на меня, а мой дедушка улыбается мне. Он казался таким реальным, чуть ли не осязаемым, что я выпустила твою ручку из своей, встала и потерла ладонями свои виски. Потом опять посмотрела на тебя. Ты продолжал улыбаться, но затем личико твое сморщилось, и ты заплакал. То были первые звуки, которые ты издал за все время болезни. Они очень напоминали те, которые вы, ты и Зинуля произвели сразу, как только появились на свет. С этого дня ты быстро пошел на поправку. Даже врачи были поражены. Левушка, ты сделал чудо, ты сделал его.
Мама, невыразимо красивая, смотрела на меня и вновь улыбалась чуду моего воскрешения к жизни, не сознавая, что это чудо сотворила она сама,
