перепуганным голосом попросил меня сделать хоть что-нибудь. Это нормально: на войне бывает очень страшно. Страшно было и мне. Их было шестеро, а нас двое.
Я прижал к груди винтовку, отполз назад, попытался занять подходящую позицию – все-таки четыре месяца обучения в лагере СА не прошли даром – и, прицелившись, выстрелил в одного из солдат, подбиравшихся к нам. Он даже не увидел меня. Он закричал и упал, схватившись за живот, а остальные попытались оттащить его, еще кричащего, назад. В мою сторону даже не стреляли – наверное, они просто не поняли, откуда прилетела пуля. Тогда я снова выстрелил и попал одному, кажется, в шею. Этого точно убил наповал.
Они попытались отступить, видимо, почему-то решив, что нас больше, чем двое. Но стрельбу заметили наши. Со стороны дороги по республиканцам начали палить, и буквально за десять секунд их положили несколькими хлопками. Пытаясь пристрелить нас, они сами загнали себя в окружение.
Алехандро долго не мог прийти в себя. Для него это тоже был первый бой. Потом он говорил, что я спас ему жизнь. Может, и так. Хотя в первую очередь я, конечно, спасал себя.
Я подбадривал Алехандро и веселил его какими-то дурацкими шутками, но сердце мое колотилось, как бешеное. Я мельком посмотрел на двух убитых мной – они лежали в неестественных позах, один на животе, скрючившись, а другой – на спине и с подвернутой ногой. Выглядели они отвратительно, как и все, кто убит на войне.
Что я тогда испытал? Гордость, сродни охотничьей, за первую свою маленькую победу в настоящем бою? Наверное, да. Отвращение к тому, что я просто так взял и убил людей? Поначалу – да, но это чувство очень быстро выветрилось. Очень быстро я понял, что на войне нет ничего особенного в том, чтобы убивать людей. В конце концов, именно этим на войне, как правило, и занимаются.
Об этом первом бое я и вспоминал, когда в четыре утра 18 марта тридцать седьмого года мы выдвинулись из Бриуэги к мосту через Тахунью. Было понятно, что пострелять, скорее всего, придется. Положение дел под Гвадалахарой было хуже некуда: закрепившиеся здесь итальянцы [6]всегда казались мне слабыми вояками, и я проклинал судьбу за то, что меня послали именно к ним. Республиканцы заняли Трихуэку и Паласио-де-Ибарра, основательно закрепившись в окрестностях, и готовили атаку на Бриуэгу. Местное командование, зная об этом заранее, даже пальцем не желало шевелить, чтобы принять хоть какие-то меры, и очнулось слишком поздно. Впрочем, наше командование, несмотря на весь этот бардак, все же поручило взорвать этот чертов мост, чтобы хоть ненадолго задержать продвижение 14-й дивизии [7], пока эти толстозадые итальянцы ищут мух в своих макаронах. Зачем это было нужно – я не знаю. Все равно не помогло.
★★★
Москва, 13 июня 1941 года, 19:30
В «Коктейль-холл» Сафонов прибыл заранее. Для праздника Костевич забронировал весь второй ярус: поднявшись по винтовой лестнице, Сафонов увидел первых прибывших коллег, поздоровался
В марте 1937 года под Гвадалахарой стояла 2-я итальянская дивизия «Черное пламя», затем ее сменила дивизия «Божья воля», получившая задачу прочной обороны района Бриуэги.
4-й республиканской дивизии под командованием Сиприано Мера было поручено переправиться через реку Тахунью и атаковать Бриуэгу.
