поступок! Вот и верь после этого россказням о жестокосердных мужьях…
11
Антонина Николаевна Крисницкая, тщательно убранная и торжественно одетая, спускалась по огромной лестнице в сиянии молодости и зажженной множеством свечей люстры. Крисницкий, благодушно настроенный, предвкушал удовольствие от выезда. Он величественно стоял в холле и натягивал ослепляющие белизной перчатки, отдавая последние распоряжения дворецкому Игнату. Подняв голову и улыбнувшись Тоне (он нисколько не переживал из-за того, что решил не форсировать события), он засмотрелся на жену, любуясь ее ненавязчивой грацией, юностью и незащищенностью. На короткий миг ему захотелось всегда присутствовать рядом. В какой-то степени он относился к ней как к ребенку, настолько она казалась наивной, свежей на фоне поживших дам света и на его собственном фоне. И в то же время он понимал, что чувства к Марианне в чем-то сходны с этим проявлением заботы. Как ни крути, к женщине, да еще к такой хорошенькой, невозможно испытывать лишь покровительственную нежность и отцовское снисхождение. Да и к чему? Она ведь его законная жена перед… Крисницкий поморщился. Решил же не впускать больше церковное лицемерие в свою налаженную жизнь! Встряхнув головой, Михаил нахмурился. Он не любил выводов о собственных вкусах и мотивах, предпочитая жить, как живется.
На Тоне было надето светло – серебряное платье с очень пышным кринолином, отчего даже передвижение по комнате выходило не совсем удобным. Но она мужественно переносила и это, и множество других мелких неприятностей, омрачающих существование, и только понуро улыбалась, если слишком туго зашнурованные туфельки впивались в пальцы. По моде открытые плечи, буйство кружев и нежности, создаваемой касанием атласа с незаезженной, не потухшей еще в соприкосновении с истинной стороной бытия красоты, пусть и не яркой, и не безоговорочной, но все же не созданной всецело нарядом и украшениями, а лишь дополненной ими.
Морща носик и томно – застенчиво улыбаясь самой себе, Тоня чувствовала запах собственных духов. Кажется, она по рассеянности предавалась бессовестному самолюбованию. Бесспорно, приятно, выйдя замуж, да еще за богача, иметь полное право доставать положенное любящими родителями в шкатулки приданное и, выполняя перед зеркалом древний женский ритуал, украшать себя. Крупный поблескивающий в любом освещении жемчуг, браслеты и серьги из чистого золота, с вкрапленными в металлическую оправу самоцветами, камеи, броши… Красота! Как весело и приятно, подкрепляя обзор своих сокровищ, предаваться благополучным мыслям, с чем сочетать изумрудные серьги, которым позавидует любая столичная модница, весь смысл жизни которой заключается в демонстрации добра, поскольку ничего без этих побрякушек она не представляет. Хотя, нельзя не признать, созерцать подобное – истинное наслаждение!
Михаила растопляла трогательная застенчивость Антонины из-за новой роли замужней женщины, в которой она пыталась выступать достойно, но допускала промахи,
