вокруг спало, завораживало лишь предчувствие одной беды, опасности, и голос, шепчущий о ней, не умолкал ни на миг, а лишь из минуты в минуту становился все ужаснее и безумнее, он потерял рассудок и боялся лишь одного – своего собственного страха. С каждым ударом полночи, с каждым ее шагом еще более гнетущая тишина воцарялась здесь, в этом обманчивом покое, невозможно было уловить ничего, ни лица, ни сердца приближающегося кошмара, только сердце звало бежать прочь, прочь от своей собственной любви, если она была любовью к самой смерти.
Лишь одно было спокойным в мятежной и бурной ночи, лишь одна алая гвоздика цвела в бледной и окровавленной руке. Кто знал кровь или потерянное счастье окрасило ее в бардовый цвет, ее бархатистые лепестки благоухали смертью, ее аромат разносился запахом страха человеческой души, ее красота сверкала ярче и ослепительнее, чем ночь, но еще прекраснее была ее хозяйка, ради которой этот цветок появился на свет, чтобы стать вечным спутником королевы смерти.
Подобно вырванному из груди сердцу он сиял во тьме, и тьма не могла соединиться с ним. В этой ночи сияла ярче всего одна картина, алая гвоздика в белоснежной руке, по пальцам которой стекали капли крови, как символ вечной мести и красоты, воплотившейся в одном-единственном лице и одном-единственном образе.
Ничего, кроме бархатистой ночи не было ни в дремучем лесу, ни в просторных лугах, ни в аллеях сонных роз, деревья клонились ко сну, но в просторной глубине ночи тьма расступалась перед мраморным дворцом, стоящем в самом сердце колдовской жизни. Ни дуновение колдовства, ни вихрь ночи не ложились на него, но в нем тоже скрывалась тайна и более ужасная, чем тайна леса, ведь это была тайна разбитого сердца.
Как смело он отличался от прелестей тьмы и очарования ночи, в нем пылала жизнь, и не только она. Сама красота украшала его сапфирами своих синих глаз, делая его драгоценной короной сияющей, как чудо волшебства. В нем угадывалось волшебство, каждый миг его жизни на земле был магией очарования, он околдовывал, он звал, он манил, как песня морской девы, но он не был чудом природы, он был гордостью и богатством человека. Только одно слово – красота, могло описать его. Сама ночь, как звездная вуаль, окружала дворец своим густым покровом.
Сияющее множество окон разливалось волшебством в чарующей ночи. Готические статуи и мраморные узоры привлекали и заманивали взгляд. Оттуда не доносился шум, не звучала музыка, не слышался смех. Дворец слился с ночью, отличаясь от нее только одним – своими яркими огнями. Что было в нем, чьей волшебной любви он ожидал, что шептала ему ночь о магии его красоты. Звездная россыпь в эту ночь не блистала над ним, а лишь черные тучи собирались и хмурились в темном небе своей могучей и угрожающей синевой. Ночь не звала проклятия, но сам дворец ожидал его. Как заколдованная сказка он возвышался в долине, но ни слова о нем и его тайнах не угадывалось в его волшебной красоте. Лишь ночная песня любви стала шептанием тихого ветра, но и сам ветер не знал о тайне одинокого сердца повелителя этого края.
Роскошь,
