назад, к лагерю.
– Ну и дали мы им, боярин! – захлебываясь от восторга, рассказывал вечером раскрасневшийся, словно после бочонка хмельного меда, Будута. Они, поганые, обойти город, видать, собрались. Туда, к закату ратью шли. Да воевода наш, Дубовей, недаром хлеб княжеский ест. Как повел всех прямо на поганых, как повел! Те поначалу утечь, как всегда, собрались. Но, видать, помутнение некое на них спустилося. Развернулись разом, да сразу с трех сторон на нас с пиками и навалились! Я помыслил, задавят меня вусмерть. Со всех сторон крики, лязг, топоры мелькают, рогатины ломаются. Веришь – головы и куски рук, еще шевелящиеся, надо мной пролетали! Дружина княжеская вперед шла, аки медведь через собачью стаю. Вся земля кровью напитана, аж снег стаял! Поганых столько нарублено – копыто коню поставить некуда! И дрогнули торки, прыснули в стороны, как грачи от камня брошенного. И мы пошли, пошли все дружно, навалились со всей силушкой за землю русскую, за веру христианскую! Я сам, самолично двух поганых срубил. Как дам рогатиной – и насквозь!..
Растирая предательницу-руку, не пустившую его в общий строй, Олег сделал поправку на то, что поставленный в легком вооружении в задние ряды строя холоп наверняка ничего не видел, и, полагаясь на свой опыт пребывания в этом жестоком мире, смог примерно восстановить картину битвы.
Степняки, начиная решительную битву, скорее всего, использовали свой любимый прием: притворным отступлением заманить врага в засаду, внезапно навалиться со всех сторон, посеять панику, а потом добить убегающих пришельцев, прижать их к пока еще неприступным городским стенам, вырезать всех до последнего… Потому и «навалились сразу с трех сторон» – это была попытка окружения. Правда, муромская дружина оказалась слишком велика, и охватить ее полностью не удалось – иначе не разговаривал бы он сейчас с Будутой, лежал бы мальчишка в холодной степи, а вечно голодные вороны выклевывали его застывшие глаза. Но самое главное – русские не дрогнули, не побежали, боясь того, что тысячи степняков рубят их со всех сторон, а продолжили атаку. Конная рать, одетая в железо, набранная с пристрастием из тысяч желающих, годами тренированная в детинце опытными воеводами, уверенная в своей непобедимости и потому готовая рубиться с кем угодно и сколько угодно, на сытых, выращенных на овсе и ячмене конях сошлась с лихой толпой из призванных ханом пастухов, вооруженных тем, что каждый сумел найти сам или получил в наследство от дедов, на тощих лошадках, не знавших иной пищи, кроме травы – а зимой и ее добывавших через раз.
Да, конечно, легкая степная конница была страшной силой – когда налетала стремительно и нежданно, когда грабила оставленные без присмотра деревни и обозы, когда сметала малые заслоны и дозоры и исчезала неведомо куда, когда закидывала воинские колонны стрелами и легко отрывалась от преследования тяжело вооруженных врагов. Однако легкая стремительность хороша там, когда можно выматывать врага, не считаясь с многоверстными переходами, охватами и отступлениями. Когда же защищаешь свой
