чтобы удерживал в воздухе это облако не ловкостью рук, а силой своего напряженного взгляда.
Это бывало с ним часто, случилось и на сей раз. Но сколько продлилось – он не понял, потому что от мелькания искр на серебряных ободках вдруг ошалел и растерял все свое облако.
В какой-то газетной рецензии мячи сравнили с метеорами. Иван подумал – и придумал маленькую вселенную из девяти красных планет, которая зависает над ним, ее творцом, в стремительном вращении. От одного его взгляда зависела ее судьба. Он ее создавал не несколько минут и отправлял в небытие. Если же пойти дальше, на каждой планете могло быть свое маленькое человечество…
Он рисковал миллиардами судеб. Облако опускалось все ниже, планеты мелькали все быстрее, ощущение власти и силы делалось все острее… и ехидный Хвостик стукнул Ивана по лбу. Планеты, вредничая, разбежались по всему манежу.
Это баловство с облаком было просто разминкой и к отлаженному номеру не имело отношения. В работе Иван баловства не допускал.
За кольца он взялся с неохотой. Приходилось беречь руки. Кожа между большим и указательным за много лет загрубела, но от больших нагрузок появлялись болезненные трещины, лечить которые – морока.
Потом Иван поставил кассету с музыкой номера и дважды прогнал его от начала до конца. Раздражали новые булавы. Иван сам вытачивал ручки в столярной мастерской и учел вроде бы каждый миллиметр, но они получились чуть тяжелее старых. Он уже не первый день пытался приспособиться к их норову и наконец разозлился.
А вот сделаю сейчас с места сорок темпов – сказал он себе. И, не переводя дыхания, сердито запустил повыше пять булав. Сорок темпов одолел с пятого захода и вытер лоб.
Тринки рядом уже не было, а ходили ребята в махровых халатах и устанавливали маленькие трамплины. Три часа пролетели слишком быстро, а ему по плану из бархатной книги полагалась еще работа с кольцами – всего с тремя, но они вращались над головой в вертикальной плоскости вокруг своей оси, успевай только подкручивать! Иван искал такую высоту и такой ритм, чтобы высвободить время и пространство еще для двух колец. Такую пятерку до него еще никто не кидал.
Ивана выжили с манежа в форганг, потом и вовсе за кулисы. Тут он почувствовал, что неплохо бы и пообедать. Утренняя репетиция завершилась.
Потом были его законные два часа на топчанчике в гримерке – с «Королевой Марго» и Мэгги. Иван старательно осваивал придуманный шестнадцатый век под лютневые перезвоны и оторвался от книги только ради чаконы Ганса Найзидлера. Он терпел ее увесистое начало с глухими, словно уходящими в землю аккордами ради прелестной мелодии, возникающей вслед за пасмурной темой.
В половине пятого он натянул трико, спустился в манеж, работал там до семи и допрыгался – увидел входящего в зал первого нетерпеливого зрителя.
Похватав свое имущество, Иван метнулся в форганг и чудом не сбил с ног ошарашенного униформиста.
Через
