тебя видеть, старик! Что занесло тебя в нашу дыру?
Он взял мою ладонь и пожал ее тем безжалостным, заставляющим собеседника морщиться рукопожатием, которым пользуются такие люди, как он, в тщетной попытке убедить, что от них еще многое зависит. Люси, только что так романтично распространявшаяся о муже, теперь негодовала, что ей не дали договорить.
– Что ты тут делаешь? Мы бы сейчас пообедали и пришли. Кто в магазине?
– Гвен.
– Одна?! – Тон стал резким и назидательным. И предназначался не только Филипу, но и мне.
Явным намерением Люси было показать мне, что ее муж – ни в чем не разбирающийся болван. Всего минуту назад ее захлестнул трогательный пафос облика заливающегося слезами отца, но сейчас ей важно было продемонстрировать, что их жизнь пошла наперекосяк вовсе не по ее вине. На первый взгляд такое поведение нелогично и противоречиво, но встречается нередко. Их брак дошел до той стадии, когда жена, а возможно, и муж могли проявлять снисхождение и благородство по отношению к другому в его отсутствие, но при физическом присутствии своей второй половины начинали срываться. Этот эмоциональный парадокс нередко встречается в культурах, где развод до сих пор считается проявлением слабости. Даже сегодня высший класс и верхи среднего класса находят, что страдать от несчастной личной жизни, по крайней мере признаваться в этом, – банально и пошло, поэтому на публике, да и с близкими друзьями говорить необходимо так, будто все связанное с семьей у них блестяще. Для большинства из них самое предпочтительное – поддерживать легенду при условии, что рядом нет никого, чье присутствие может испортить спектакль. Обычно все придерживаются этой линии поведения, вплоть до критического момента. Он может оказаться для окружающих весьма неожиданным, так как среди них часто вращаются множество пар, с виду вполне довольных жизнью, и вдруг внезапный телефонный звонок или приписанная на рождественской открытке строчка внезапно оповестит окружающих о разводе.
– Справится! – кивнул Филип в ответ на ее строгий вопрос. – Больше часа никого не было.
В этом незатейливом отчете о состоянии его бизнеса звучало смирение и безнадежность. Необходимое в этой сфере деятельности лицедейство отняло у Филипа всю энергию. Он был в состоянии стоять за прилавком, но с восторгами расписывать свою каторгу было выше его сил. Он взял с буфета ложку и полез в кастрюлю с макаронами.
– Люси говорит, ты теперь писатель? Я что-нибудь мог из твоего читать?
Это был особый способ обороны – через попытку умалить меня и мои занятия, но не верю, что сделано было по злому умыслу. Филип подозревал, и подозревал справедливо, что я не одобряю его, и показывал, что сохраняет за собой право не одобрять меня. Всякому человеку моего круга и моего поколения, решившему зарабатывать на жизнь искусством, это отношение знакомо. В юности наш выбор профессии все, и родители, и друзья, считали полнейшим безумием, но пока
